Это мужской мир, подруга! - Татьяна Веденская Страница 2

– Не подходит? Возьмите другой гарнитур, – пожала плечами я.

– Что вы! – возмутилась дама. – Мне его сын дал. Я не могу другой. У меня и денег нет.

– А... – тут я затруднилась. Вряд ли речь все-таки идет о белье. Сын дал? Мою голову посетила другая идея, более масштабная. Гарнитуром могла оказаться мебель. А что, мебельный гарнитур, сын дал. Хороший сын. Только при чем тут я?

– Он шипит! – добавила дама, окончательно поставив меня в тупик.

– Ваш гарнитур шипит? – искренне удивилась я, а в ответ выслушала пространный рассказ, что гарнитур, наверное, из Китая, вот и шипит. И что вообще пора уже и меру знать, такие гарнитуры людям совать. Я в шоке таращилась вокруг себя и вдруг заметила, как Машка ржет, глядя на меня с соседнего кресла. Я жестами дала ей понять, что разговариваю с лицом, имеющим психические отклонения, а она (продолжая хохотать) написала что-то на желтом стикере и сунула мне.

– Что? – Я взяла бумажку. На ней было написано: «Гарнитура!» И последнее «А» было жирно обведено. Да, ситуация разъяснилась.

– Вы имеете в виду гарнитуру?

– Нет! – категорически возразила дама. – Гарнитур. Он не... как это?.. не контится с вашим дурацким телефоном, – презрительно добавила она.

– Не коннектится?

– Все равно! – Она вздохнула и начала немного успокаиваться.

Что тут сказать? Современный русский язык – большое испытание для многих. У всех свои представления о правилах нового русского языка. Как правильно писать по-русски: гаджет или гаждит? Покажите мне тот словарь, где это будет разъяснено. И в представлении моей «звонительницы» в русском языке такого слова, как «гарнитура», просто не существовало. Что ж, всем нам случается ошибаться. Я разобралась с ее Blue Tooth гарнитурой (на этом слове она вообще замолчала и стала шумно сопеть), кое-как объяснила ей, что он сам собой с телефоном не соединится. Что надо и в телефоне кое-куда нажать. Минут десять мы выясняли, какой марки у нее телефон, ползали по меню, и когда она наконец меня отпустила, я уронила голову на стол и сделала вид, что стучу лбом по столешнице.

– Что, достали?

– Гарнитур! Не налезает! – простонала я.

– Бывает, – хмыкнула Машка и добавила, что у нее вчера спросили, есть ли у нас интернет-магазин, а после того как она продиктовала виртуальный адрес, уточнили, на каком же это будет метро.

– Словно с другой планеты! – хихикнула я, но тут в моей трубке снова раздался характерный гудок. До самого конца рабочего дня я чирикала, как настоящий соловей, и когда совсем уже было собралась пойти домой, меня вдруг неожиданно вызвал к себе в кабинет Мудвин.

– А зачем? – ляпнула я, услышав в трубке это странное «зайди ко мне». Мы к ним, к небожителям, не заходили в кабинеты. Мы вообще не были туда особо допущены. В калашный-то ряд! Вы что?! Осквернить дирекцию! Так что мой вопрос был вполне уместен по содержанию, хоть и не совсем – по форме.

– Зайди немедленно! – рявкнул Мудвин, как водится, обращаясь ко мне на «ты», хотя мы с ним на брудершафт не выпивали. Что поделаешь – хамская натура. Чего еще от него можно ожидать, от животного? Оказалось, что многого.

– Хрусталева? Это ты? – спросил он, глядя на меня со своего большого и удобного (без шатающихся подлокотников) кресла.

– Ну... давайте прикинем вместе, – начала было я, но тут же прикусила язычок. Мудвин хмурился и смотрел на меня недобро, шутки не оценил.

– Что же это делается! – сощурился он. – Ты что же, забыла о правилах поведения при проведении телефонных переговоров с клиентами?

– Я? – ахнула я и немного занервничала. При таком количестве разговоров в день всего, конечно, не упомнишь и вообще со всеми этими правилами свихнешься. Но вроде бы я ничего такого не нарушала.

– Теперь ты что, оглохла? Ни мозгов, ни слуха? – рявкнул Мудвин и встал или, правильнее сказать, возвысился над столом. Положение наше сразу стало неравным. Я сидела на низком хлипком стульчике и смотрела на Мудвина снизу вверх. Телосложение мое было таково, что три меня могли спокойно влезть в одного Мерзляева. Он был, как я уже сказала, мужчина весомых достоинств, кушал с аппетитом, вел сидячий образ жизни (и, наверное, даже лежачий, так как в кабинете у него имелся диванчик и телевизор). А я шаталась на ветру, даже замотанная в большой вязаный свитер, без которого в нашем переохлажденном кондиционерами офисе я постоянно мерзла даже летом. Правда, росту я была приличного, но, когда сидишь на стуле, это не слишком заметно. В общем, я смотрела на него, а он уперся руками в стол и продолжал на меня орать.

– Думаешь, я на тебя управу не найду? Думаешь, можно хамить клиентам?

– Что? – вытаращилась на него я и побледнела. Хамство у нас в офисе было под строжайшим запретом. Хамство у нас являлось чуть ли не немедленным поводом к увольнению. Мы были хоть и офисный планктон, но также и лицо фирмы. С нас люди начинают формировать представление о корпорации. И если это представление будет негативным, то к чему все вложенные в рекламу миллионы, к чему улыбающиеся картинки на каждом перекрестке. Такими или примерно такими лозунгами нас пичкали без меры на каждой летучке, заодно поясняя, что никакое поведение клиента не может оправдать даже раздраженного тона. Короче, наши операторы, даже если клиенты посылали их матом или допускали высказывания любой степени неприличия, оставались любезны и милы.

– А то! – хрюкнул Мудвин. – Хамила. Матом.

– Нет, я не хамила. Матом тем более, – мотала головой я.

– А ты все всегда помнишь, Хрусталева, да? Что у нас, все ходы записаны? – язвительно бросил Мерзляев, осклабившись.

– Ходы?

– Разговоры. Все разговоры записываются. И прослушиваются.

– Ну, хорошо. И что же там? Я никогда не хамила по телефону, – продолжала я отстаивать себя.

– А я говорю – хамила. Я говорю, что ты на три буквы послала клиента, потому что тот, видите ли, тебе не понравился.

– Да не было такого! – Я вскочила со своего почти детского стульчика и тоже уперлась кулаками в стол, при этом возвысившись чуть ли не на целую голову над Мудвином. Такое уж у меня было телосложение, такая конституция. Длинная жердь на двух ногах, скрюченная и завернутая в свитер. Мой папочка любил называть меня ласково «мечта бультерьера». В смысле, я, по его мнению, была именно тем, на что положено бросаться собакам, – то есть костями.

– А я говорю, что хамила. У меня и запись есть, – сощурился он. И как-то очень нехорошо улыбнулся.

– Запись? Дайте послушать!

– Еще чего. Ты уже все послушала, когда по телефону говорила. И вообще, я считаю, что ты систематически грубишь клиентам.

– Ничего я не грублю.

– У тебя тон грубый. Нам не нужны тут дилетанты! – брызгал он слюной.

У меня создалось впечатление, что он вообще просто кривляется. Что происходит?