Рената Флори - Анна Берсенева Страница 2

Впрочем, это было слишком возвышенно, так думать, и Рената так не думала. Тем более что работа, как к ней ни относись в общем смысле – в смысле простом, повседневном, – оставляла мало времени для посторонних размышлений.

Зданию, в котором Рената работала, было без малого триста лет, и двести из них в нем располагалась клиника для родовспоможения и исцеления женских болезней. Именно так было написано в завещании, которое оставила владелица особняка, передавая его городу.

За триста лет дом, конечно, сто раз перестраивался, все более толково приспосабливаясь под нужды больницы. Но все равно и снаружи, и изнутри он оставался, безусловно, старинным, каким-то образцово старинным – с высокими окнами, арочными дверными проемами и сводчатыми потолками. Такая старообразность мешала ему считаться привилегированным роддомом: для этого зданию не хватало современного лоска. Но старые петербуржцы, то есть еще ленинградцы, отправляли своих дочек, внучек и уже даже правнучек рожать именно сюда: у клиники было доброе имя, все знали, что здесь работают толковые и опытные врачи, и для понимающего человека интерьеры при этом не имели значения.

Рената как раз и была таким врачом, толковым и опытным. И в клинику на Второй линии Васильевского острова она пришла работать сразу после института. К тому же она происходила из настоящей врачебной династии – прежде в этой же клинике работала ее мама, Анна Васильевна Флори, к которой женщины приезжали рожать со всех концов города, обходя ради этого любые препоны в виде обязанности производить на свет детей исключительно по месту прописки.

Мама, кстати, и родилась в этой же самой клинике во время блокады, и роды у бабушки принимал супруг, Василий Андреевич Флори. Он тоже был врачом этой клиники и специально вырвался на несколько часов из госпиталя, в который его перевели в военное время.

О том, что у Ренаты родились внуки, все отделение каким-то загадочным образом узнало, кажется, еще до того, как она явилась на работу.

– Ну что вы пристали к несчастной женщине? – увещевала потянувшихся с поздравлениями коллег пожилая акушерка Мария Анисимовна. – Ну, бабка она теперь. И с вами то же самое будет.

Рождение внуков решили отметить так, как отмечали в отделении все подобные события, как отмечают их в тысячах больниц, институтов, детских садов, библиотек и прочих интеллигентных учреждений – чаем с тортом и легкой дневной выпивкой.

– Сковородников не вернулся? – спросила Рената, нарезая большой, в сливочных узорах, торт.

Павел Андреевич Сковородников заведовал клиникой, а Рената была его заместительницей. С утра его вызвали в горздрав, и она не успела пригласить его на торжество.

– Вернулся, – ответила Лиза Антонова. – Минут пятнадцать назад подъехал.

Лиза работала медсестрой, но все новости знала лучше любой секретарши.

– Пойду его позову, – сказала Рената.

Кабинет заведующего находился в самом конце длинного коридора. Старинная сущность здания была в этом кабинете особенно заметна: он напоминал ту комнату дома Льва Толстого, которая называлась комнатой под сводами; это сходство все отметили, когда персонал клиники возили когда-то давным-давно в Ясную Поляну на экскурсию.

Сковородников стоял у своего стола и раскладывал какие-то бумаги – наверное, те, что привез из горздрава. Вид у него при этом был недовольный: он умел общаться с начальством, но не любил. Он вообще не любил ничего, что отвлекало его от двух вещей – от работы и от приятных посиделок в хорошей компании.

– Привет, – сказал он, поднимая глаза на вошедшую в кабинет Ренату. – Садись. Я сейчас.

– Я на минутку. – Ни садиться, ни даже проходить к столу она не стала. – Зайдешь к нам на чаек?

– А что за событие? – не отрываясь от бумаг, поинтересовался он.

– Событие. Ирка моя родила.

– Ну да! – ахнул Сковородников. – Ничего себе! Что ж ты молчишь?

– Я не молчу, – улыбнулась Рената. – Вот, приглашаю отпраздновать. Торт принесла по такому случаю.

Сковородников покрутил головой.

– Ну ты даешь! Так говоришь, как будто их у тебя десяток, внуков. По такому случаю напиваться полагается. Зеркала в ресторанах колотить. Рыдать.

– Почему же рыдать? – пожала плечами Рената.

– Ну, или хохотать. Выражать, в общем, эмоции. А ты – торт, чаек…

– Для тебя есть коньяк.

– Да это я так, к слову. Дело не в напитке.

– Приходи, Павел. – Рената открыла дверь и обернулась у порога. – Всё уже на столе.

– Сейчас иду.

Он смотрел ей вслед, возвышаясь над столом. Он и раньше, в молодости, был массивный – не толстый, а вот именно тяжеловесный, внушительный, – а сейчас, с годами, это стало в его внешности определяющим. Он производил солидное и респектабельное впечатление.

«Как странно! – подумала Рената. – Ведь какое отчаяние было, и счастье какое, и горе… И ничего не осталось. Кто бы мне тогда сказал, что все без следа пройдет, совершенно пройдет – не поверила бы».

– Иду, – повторил Сковородников, видимо, заметив, что она замешкалась в дверях.

И она вышла из кабинета. Все-таки эта мысль была слишком неожиданной и мимолетной, чтобы ее задержать. Так – мелькнула на мгновение и исчезла без следа.

Вечером пришлось задержаться: тяжело рожала Старцева. Таз узкий, родовая деятельность слабая, и, конечно, надо было сразу кесарить, но Рената почему-то замешкалась, и оперировать стало уже невозможно. То есть она сама была виновата в том, что возник ненужный риск, и, конечно, не могла уйти, пока Старцева не родила.

Впрочем, задерживаться после работы, и надолго, приходилось едва ли не каждый день, к этому Рената привыкла, и то, что ей не надо спешить домой, было для ее работы очень удобно.

Со Сковородниковым она столкнулась в дверях.

– А ты что так поздно? – удивилась Рената.

Павел Андреевич давно уже не занимался врачеванием – перешел на административную деятельность, в которой оказался весьма успешен. И на работе он обычно не задерживался.

– Да так, дела бумажные, – сказал он. – Подвезти тебя?

Рената уже открыла было рот, чтобы отказаться. Ей хотелось прогуляться, хотя бесцельных прогулок она вообще-то не любила. Ходить ежедневно по три часа или по три километра просто так, ради моциона, казалось ей странным. Но любую обоснованную возможность подышать воздухом она старалась использовать. Вот, например, пройтись от больницы до метро.

– Подвези, – неожиданно для себя сказала она.

Рената и сама не поняла, почему вдруг так ответила Сковородникову. Это было что-то сродни ее сегодняшней мимолетной мысли – о странности того, что чувства, даже очень сильные, проходят бесследно.

Машина у Павла Андреевича была новая, японский джип, притом, как сразу после его приобретения заметила всезнающая Лизочка, очень интеллигентный.