И расцветает любовь - Татьяна Купор Страница 19

Вернувшись, она, вопреки его ожиданиям, не прервала с ним общение. Читала ему любимые книги, показывала фотографии, включала видео тех опер, в которых солировала.

— Ты помнишь это выступление? — спрашивала она. — Я исполняла роль Иоанны Д’Арк. Ты ждал меня тогда у входа в театр с цветами, кажется, это были лилии.

— Нет, не помню, — печально отзывался он и вздыхал. Память возвращалась не сразу.

Поначалу их разговоры длились недолго — Герман быстро уставал. Но постепенно беседы увеличивались по времени, он начинал соображать быстрее, отвечать более внятно и уверенно. Они вместе слушали и напевали известные песни, предварительно отобранные на ноутбуке. Это занятие всегда улучшало Герману настроение, навевало воспоминания, помогало восстанавливать память. Позже он начал внятно произносить слова из текстов песен. Но голос его полностью не восстанавливался — был низким, хриплым, а дыхание — тяжелым.

Ангелина была готова проводить с ним все выходные, помогать Вере Петровне, но всегда получала неизменный отказ. По просьбе сына мать Германа врала по телефону, что с ним прекрасно справляется сиделка, что нет необходимости проводить с ним все свободное время. На самом деле Вера Петровна сама была ему сиделкой, а Герман лишь скрипел зубами от злости и беспомощности. Хотя врачи отмечали, что он необычайно силен духом, что восстанавливается очень быстро, а на это способны немногие. «Какой-то стержень поддерживает его внутри, — говорили они Вере Петровне. — Какая-то удивительная сила питает его, заставляет бороться. Если бы ни это, его состояние до сих пор оставалось бы плачевным».

Уж Вера Петровна знала как никто другой, что этим стержнем была Ангелина, ангел, посланный им Господом. А той самой «удивительной силой» являлась любовь сына к этой самоотверженной девушке, котораяподдерживала и укрепляла его в тяжелых трудах и жизненной борьбе. Ради нее он шел на многое, чтобы скорее восстановиться.

Чем больше проходило времени, тем меньше его оставалось — Ангелина разрывалась между общением с ним, репетициями и выступлениями в театре. К тому же, ее поездка за рубеж в феврале принесла свои плоды: она впервые выступила на международной сцене, в Вене, и получила хорошие отзывы критиков. В мае ожидалась поездка в Лондон, и, если повезет, она сможет заключить долгосрочный контракт.

— Я вас предупреждал, что наш бизнес — это пирамида, — говорил ей Джон Николсон. — Не каждый может подняться на самую вершину успеха. Примите мои поздравления, вы смогли заинтересовать европейскую публику. А это уже большой успех!

Все чаще Ангелина задерживалась в театре допоздна, забегала к Герману минут на двадцать и спешила домой. Он и рад был бы сам приходить в театр, но не мог этого сделать — нужно было ждать, пока срастутся кости, а потом пройти полный курс лечения, чтобы окончательно встать на ноги. В конце концов, видя ее метания, Герман намекнул, что она ничем ему не обязана и в любой момент может уйти.

— Ты не должна себя так нагружать, — говорил он. — Думаю, через полтора-два месяца я уже отправлюсь в отделение нейрореабилитации. Ты даешь мне колоссальную моральную поддержку, но при этом устаешь сама. Я же вижу. Не нужно обо мне так беспокоиться.

— Герман, я просто хочу быть рядом с тобой. Не лишай меня этого, пожалуйста. Не прогоняй меня, — настаивала Ангелина, озаряя его светом своих глаз. Они словно глядели в самую душу, отчего сумрак, лежащий на его сердце, сменился рассветом.

«Она искренна со мной, — понял Герман. — Но я не имею права камнем висеть на ее шее».

— Я и не собирался прогонять тебя, — пояснял он. — Но тебе тяжело, я это вижу, не нужно разрываться между мной и театром. Ничего не случится, если ты вдруг не придешь ко мне завтра или послезавтра. Просто позвони, скажи, что не успеваешь. Я не хочу, чтобы общение со мной казалось тебе наказанием.

«Ничего не случится, если ты вдруг не придешь…», — эта фраза больно ударила ее. Ангелине казалось, что Герман не дорожит ее вниманием, что ему все равно, рядом она или нет. Такие мысли были для нее невыносимыми.

Она не подозревала о его частых нервных срывах, не догадывалась, как он, сидя у окна и глядя ей вслед, часто твердил: «Зачем она взвалила на себя эту ношу? Почему я настолько бессилен, настолько неполноценен? Она со мной из жалости!»

Много разных мыслей лезло в его голову в то время, причиняя страдания. Он понимал, что уже не сможет вести прежнюю жизнь, что нужно начинать все заново, с чистого листа, а это тяжело. Поэтому Герман дал себе слово, что приложит максимум усилий, чтобы как можно скорее восстановить здоровье.

Доброта и участливость Ангелины удивительно поддерживали его и скрашивали тяжелые дни реабилитации. Он называл ее «моя Авигея». За мудрость. За решение, которое изменило ее жизнь. Он надеялся, что к лучшему. Он надеялся, что она счастлива, посвятив себя заботе о нем. Он верил, что его Авигея никогда не пожалеет о принятом решении…

В памяти Германа навсегда запечатлелся момент первого настоящего выхода на улицу. На дворе стояли последние дни февраля. Снег лежал пушистым ковром, блестел и переливался в лучах зимнего солнца. Дети веселились на улице, лепили снеговиков и играли в снежки. Их смех доносился даже в комнату Германа, напоминая о том, что жизнь продолжается.

Несмотря на такое великолепие природы, он чувствовал себя неуютно на улице. Долгие месяцы Герман безвылазно находился в больницах, потом — дома, в четырех стенах. Он ощущал странное чувство незащищенности. Непривычно было находиться не в помещении, среди людей, машин. Нужно было заново познавать этот мир. Ему ужасно не хотелось садиться в инвалидное кресло, но желание сменить обстановку оказалось сильнее. Ангелина согласилась сопровождать его. Герману было очень неловко находиться в таком положении. Он чувствовал себя слабым, беспомощным, никчемным. Плохие мысли то и дело лезли ему в голову: «Она никогда не полюбит тебя», «Она с тобой из жалости», «Ты ни на что не годен».

Но ее теплая улыбка прогнала все сумбурные мысли, и он решился.

Герман остановился у большого сугроба, наклонился, взял в руки комок снега и сделал лепешку.

— Как удивительно блестит снег на солнце, ты видишь? — обратился он к Ангелине, которая стояла рядом с ним. — Как много красоты и гармонии вокруг, и почему мы этого не замечаем? Мы настолько зациклены на себе, на своих проблемах, что совсем забываем посмотреть по сторонам. А ведь счастье вокруг нас — надо только остановиться на минуту, увидеть, прикоснуться…

— А ты?.. Ты чувствуешь себя счастливым сейчас, в эту минуту?

Ангелина осторожно коснулась его руки. Это легкое, доверительное прикосновение вызвало в Германе теплое чувство. Ему было приятно, что она понимает его. Это такой тонкий момент — чувствовать любимого человека, и, оказывается, такой важный.

— Да. Я счастлив, потому что ты рядом со мной, — серьезно сказал он, залюбовавшись ее прядями, посеребренными снегом, которые выглядывали из-под изящной шапочки. Все это вместе с объемным шарфом, теплой шубой и забавными варежками делало ее образ милым и неповторимо прекрасным.