Противоречие по сути - Мария Голованивская Страница 19

Она была в тот вечер необыкновенно красива. Томная. Черный кружевной жилет, белая шелковая блуза, коралловая нить, черная юбка в пол, остроносые закрытые туфли на каблуке, чуть подкрашенные глаза.

– Траур или театр?

Мой легкий ироничный вопрос показался мне вполне удачным, .

Рассеянный взгляд, направленный куда-то внутрь.

– А что это за рыбка, Питер?

– Один из хирургов. Живет в водах Индийского и Тихого океанов. Видишь, какие у него забавные черные щечки?

– Щечки? У него? А почему отселен?

– Любит теплую воду.

– А ты, Питер, какую любишь воду?

"Египетский сервиз императора Наполеона". Тарелки. Черные с золотом. Изготовлено во Франции в 1804 – 1806 гг. В стиле классического ампира. Мраморный юноша. Белый, плотный, широкий. С приклеенной правой рукой, на голове – огромное золотое блюдо.

– Ты настоящий, Питер, настоящий и удивительный, как твои рыбы. Я благодарна тебе.

Стюардесса вернулась к Мальвине со стаканом воды

– Пап, мы не разобьемся? А нас встречают на машине?

– Мне неприятно брать у тебя деньги, Наташа.

– А что тебе было бы приятно? Впрочем, как хочешь.

Крупные серые буквы вполразворота: "Великий мастер". Мельче – черный текст, сходящийся конусом книзу: "Шаляпин родился в старинном русском городе, в Казани, на берегу знаменитой русской реки Волги 13 февраля 1873 года в семье служащего Ивана Яковлевича Шаляпина и его жены Евдокии Михайловны Позоровой". Странно сформулировано. "Волжские просторы, русские народные песни и легенды оставили глубокий след в его детской душе".

Мальвина обмахивается газетой. А что, интересно, оставило глубокий след в ее детской душе? Угрюмый отчим? Мышь, попавшая под плуг? Одноклассник, съехавший на мотоцикле с обрыва и сломавший себе шею, но зато выигравший спор?

– Ну что ж, Наташа, давай сегодня попробуем описать кого-нибудь. Расскажи мне о…

– Можно я опишу тебя, Питер?

Чувствую подвох, но расслаблен, соглашаюсь с улыбкой, вполне беспомощной.

– Ты… ты женился курсе на пятом…

– На четвертом…

– Ты женился курсе на пятом, успел, многие из твоих друзей женились на втором, окутывались словно некоей тайной, ставили ширмы…

– Ширма будет не так, но как, я, признаться, не знаю…

– Неважно, в двадцатиметровых комнатах в коммуналке, другие женились на третьем и тут же обзаводились детьми, через год-два расходились…

– Тогда не расходились через год-два…

– Неважно, ты женился, потому что все женились, женился на той самой тихой, но миленькой Светланке, которая тупила глаза и краснела при твоем появлении, отец твой (пауза) – генерал, призвал тебя тогда и сказал: "Сынок, ты должен помнить, что для мужчины главное – дело…"

– Архитектор…

– Неважно. "Любовь любовью, – сказал он после тяжелой паузы, – а диплом-то не прозевай".

– Глупости.

– Усиленно занималась в читалке, делала тебе бутерброды с вареной колбасой, потом в аспирантуре – не проворонить диссертацию – бутерброды, те же, но в одиночестве, растила сына…

– Дочь…

– Неважно. Защитился. Болела за тебя душой. Стала разговорчивее, экономно тратила деньги, располнела…

– Деньги спускала, как…

– Неважно. Твои длительные экспедиции. Скучала. Сына отправила в школу. Устроилась на курсы при жэке… На курсы кройки и шитья, например.

– Отнюдь. Она работала и добилась в жизни успеха.

– Хорошо. – Пауза. – Это была страстная яркая женщина, ты отбил ее у факультетского плейбоя, завоевал подвигом и ушел от нее сам к заморской принцессе с острова Пасха, на который ваш корабль выбросило бурей, в носу у нее было золотое кольцо, а на шее висело тяжелое ожерелье из бычьего вымени…

– Ты, кажется, хотела сказать что-то иное…

– Возможно. Она включила тебя в свой гарем, и ты стал первым из ее любимых мужей, но как честный человек, ты был вынужден отправить в Москву телеграмму с просьбой о разводе.

– Не совсем так, но финал, ты угадала. Яхотел, чтобы ты не рассказывала истории, а описывала, и не обязательно, заметь, меня…

– Ты не похож на отца…

(Взгляд прищуренных глаз на фотографию, стоявшую у меня не столе.)

– … ты похож на мать.

– Здесь ты угадала, признаюсь, Наташа.

– Поэтому ты счастливчик. Ты милый стареющий, нет, извини, ты милый зрелый мужчина, – как сказать – в самом соку?

– Не знаю, как Карлсон?

– Не совсем, у тебя обворожительные глаза с длинными ресницами и красивые руки, правда, мне очень нравятся твои руки.

Когда она уходила, я был необычайно оживлен, оживлен и взволнован. Я никогда не мог распробоватъ вкуса того, что она говорит, но этот вкус явно будоражил меня.

"Мистер Олег Кантор, президент" – розовое лицо, белозубая улыбка, свежая белоснежная рубашка, пиджак в мелкую клетку, золотые часы на запястье со свободным золотым браслетом… страница 53.

В коридоре у зеркала она поправляла волосы и случайно задела коралловую нить на шее. Я наклонился, чтобы поднять рассыпавшиеся кораллы, и, полуиграя, уткнулся носом в ее колено.

– Хочешь?

Прямо, игриво, в упор. И не дождавшись ответа:

– Только прямо здесь. Раздевайся.

Я онемел, распрямился, она обняла меня.

– Ну же…

– Что ты такое говоришь… Через секунду она стояла передо мной обнаженная прямо в темном пыльном коридоре…

"Наша еда – наслаждение". Юноша в огромном белом колпаке режет салат. Молодая фея выпекает булки. На лицах – синтетические улыбки и потухшие глаза. Страница 55. Надоело. Который час? Неизвестно.

… покрытая ровным шоколадным загаром, ароматная, головокружительная.

– Только, пожалуйста, не снимай носки, хорошо?

Я лежал на полу, голова опиралась на черный одинокий зимний ботинок, вокруг валялись щетки и гуталин, я лежал на полу, и она скакала на мне, как на коне, то пришпоривая, то осаживая, я попытался закинуть руки за голову, для того, наверное, чтобы почувствовать себя чуточку естественней, но это оказалось невозможным, за моей головой была вешалка – старая, обожаемая отцом вешалка с кольцами для зонтов и медным поддонником, чтобы в него могла стекать дождевая вода. Внезапно она остановилась.

– Мне это неинтересно.

Почему-то по-итальянски.

Через несколько минут я стоял в одних носках перед закрытой входной дверью и слушал, как послушный скоростной лифт спускает ее на первый этаж.