Коронованная любовью - Барбара Картленд Страница 19

— Только Богу известно, что произойдет, раз дело уже дошло до того, что мы не можем сделать и нескольких шагов, чтобы на нас не нападали и не швыряли в нас бомбы! А ведь обязанность тех, кто нас охраняет, — предотвращать подобное.

Он свирепо взглянул на генерала, сидевшего через три человека от него, и, хотя выглядел генерал весьма внушительно, Хионе почудилось, что он совсем сник под взглядом короля и его багровое лицо побледнело.

— Вы слушаете, что я говорю, генерал? — грозно спросил король.

— Заверяю ваше величество, что будет сделано все, чтобы эти преступники предстали перед судом.

— Надеюсь, очень надеюсь, — сказал король. — Это же просто позор! Не говоря обо всем прочем, мы опоздали к завтраку!

Когда подали этот завтрак, кушанья оказались очень тяжелыми — немецкой кухни, решила Хиона.

Всевозможные мясные блюда, которые король и его гости поглощали с большим аппетитом, как и рыбу в кляре, поданную раньше, как и кремовые пудинги, поданные на десерт.

Хионе очень понравилась рыба, пойманная, как она решила, в серебряной реке, а также овощи, совсем не похожие на те, какие она ела в Англии.

От вина она отказалась, так как дома ей не разрешалось пить ничего, кроме воды, исключая рюмочку на Рождество или в какой-нибудь другой такой же праздник.

Она заметила, что вина подавались самые разные, а гости пили с наслаждением — их рюмки наполнялись снова и снова.

Завтрак тянулся очень долго — одно блюдо сменяло другое, выпитые бутылки сменялись полными, и Хионе казалось, что скоро настанет время пить чай.

Не говоря уж о приветственных, адресованных ей речах — премьер-министра, верховного судьи и других удивительно скучных сановников, которые, видимо, понятия не имели, когда следует замолчать и сесть.

Конечно, говорили за столом только по-немецки, и Хиона была рада, что знает этот язык, хотя он ей никогда не нравился.

Она предпочла бы славонский, который, как ей рассказывал капитан Дариус, отличался мягкостью и музыкальностью, а некоторые слова и выражения сами по себе были чистой поэзией.

Когда завтрак наконец подошел к концу, она чувствовала себя совсем измученной. Но тут к ней подошла леди Боуден, чтобы представить ей присутствовавших на завтраке дам, хотя их было немного.

В конце концов, когда, по мнению Хионы, все было сказано, ей разрешили удалиться к себе в спальню, где, к большому ее облегчению, ее ждала Мизра.

— Вы, наверное, очень устали, ваше высочество, — сочувственно сказала камеристка.

— Очень, — ответила Хиона. — Никогда еще я не выслушивала столько длиннейших речей и столько одних и тех же слов, повторяемых снова и снова.

Она засмеялась, а Мизра сказала:

— Так уж всегда: австрийцы и немцы — они говорят, говорят, пьют и пьют. А иногда распевают песни, но только не во дворце.

Хиона оглядела спальню, решила, что она безобразна, но затем подумала, что она тут временно: после венчания ей предстоит поселиться в парадных покоях.

Словно угадывая ее мысли, Мизра сказала:

— Прежде, говорят, во дворце было очень красиво, но теперь занавесы с кроватей сняли, а много чудесных картин убрано на чердак.

— Но почему? — спросила Хиона.

— Его величество считает, что все это ненужные пустяки и напрасная трата времени.

Хиона засмеялась.

Она уже успела догадаться, какую важность король придает времени.

Она медленно сняла шляпу и платье, в котором приехала, и Мизра посоветовала ей отдохнуть перед обедом.

Хиона поймала себя на том, что она думает о короле как о человеке и ее муже, и поняла, что находит его отталкивающим, причем не только из-за возраста.

С того момента, когда она спустилась на перрон, он не нашел для нее ни одного доброго слова, а только торопился поскорее закончить церемонию встречи с ней.

Ей пришло в голову, что он зол, так как его принуждают жениться, и испытывает такое же нежелание вступить в брак с ней, как она — с ним.

— Быть может, мы пойдем каждый своим путем, — сказала она себе, глядя на свое отражение в зеркале.

И словно опять увидела жестокую складку узких губ короля, его враждебный, как она думала, взгляд, и ей стало страшно.

Страшно не только от мысли, что он будет ее мужем, но и от чего-то еще, хотя от чего именно, выразить словами она не сумела бы.

Но это нечто было таким ощутимым, что ее охватил ужас.