Google для разбитых сердец - Эмма Гарсия Страница 19

– Скажите, Вив, у вас есть дети?

Капли крема из лосося блестят у него на усах, а пахнет он, как пингвин.

– Нет, – отвечаю я. – Проблема в том, что мой жених бросил меня и нашел другую.

Он дергает головой, словно получив удар в нос.

– Он бросил меня прежде, чем я успела… ну, вы понимаете…

Ричард в явной растерянности. На меня он старается не смотреть и бормочет, обращаясь к вазе с цветами:

– О, понятно. А у нас трое. Старшему, Джошу, уже четырнадцать. Он занимается музыкой.

Я обвожу зал глазами, идиотски улыбаясь. Джейн прекрасна, надо отдать ей должное. Вид у нее по-настоящему счастливый и беззаботный. Хьюго похож на самодовольный пень, если только пень может быть самодовольным. Как ни странно, глядя на его пальцы-сосиски и чисто выбритую красную морду, я испытываю острый приступ жалости. Все-таки кошмарно быть таким уродом. Роб скармливает Сэм кусочек огурца со своей тарелки. Ощущение такое, словно он крутит в моем сердце нож. Перед глазами у меня все слегка качается. Я поворачиваюсь к Ричарду, который по-прежнему тарахтит, обращаясь то ли к вазе, то ли к воображаемому собеседнику:

– А нашей младшей, Руби, недавно исполнилось четыре…

– Если вы разговариваете со мной, то мне это совершенно неинтересно, – заявляю я с лучезарной улыбкой.

– Простите?

– Мне совершенно неинтересно слушать про ваших детей.

Лицо его искажает выражение ужаса. Голова у меня кружится все сильнее, и, чтобы отвлечься, я начинаю намазывать рогалик маслом. Ричард поспешно отворачивается.

Пока я с жадностью поедаю рогалик, официанты заменяют тарелки и приносят ростбиф. Сосредоточенно рассматриваю лежащий передо мной кусок мяса. Он похож на кожаный язык от ботинка, спаржа и йоркширский пудинг плавают в луже жирной подливки. Я хватаю официантку за рукав.

– Прошу прощения, я вегетарианка.

Официантка удивленно таращится на меня.

– О, меня никто не предупреждал. Вы заказывали вегетарианские блюда?

– Нет. Но есть эту гадость я не намерена.

Я вручаю ей тарелку с ростбифом и вновь набрасываюсь на свой рогалик с маслом. Кстати, в течение последней недели во рту у меня не было ни крошки хлеба. Да и другой пищи, в общем-то, почти не было. Сожрав свой рогалик, я принимаюсь за рогалик Ричарда.

Макс действует мне на нервы, изображая из себя ирландца. Я решаю положить этому конец.

– Знаете, последние шестнадцать лет он живет в Англии! – заявляю я.

Макс обнимает меня за плечи своей ручищей и прижимает к себе.

– Да, но сердце мое по-прежнему принадлежит Ирландии и тебе.

Даун визгливо хохочет. Макс обеспокоенно смотрит на меня.

– Чем ты тут занималась?

Взгляд его падает на обиженный затылок Ричарда.

– Вижу, ты даром времени не теряла и успела найти себе новых друзей.

– Налей-ка мне шампанского.

– А может, тебе хватит?

Он поднимает руку.

– Сколько пальцев?

– Одиннадцать. Налей мне шампанского.

Все гости уже подчищают последние кусочки ростбифа, а передо мной только ставят тарелку. На ней – половинка красного перца, начиненная рисом, и лужица грибного соуса. Ричард глядит на все это с нескрываемым отвращением. Я ковыряю перец вилкой и размышляю, удобно ли потребовать ростбиф назад. Тут за главным столом вновь появляется волынщик. Он стучит ножом по стакану, призывая гостей к тишине, и объявляет, что сейчас выступит отец невесты. Папаша Джейн поднимается со своего места. Просто удивительно, до чего он похож на Хьюго. Куда больше, чем собственный отец жениха. Я пристально разглядываю мамашу Хьюго, пытаясь понять, могла ли она в свое время завести романчик с папашей Джейн. Скорее всего, да, и сейчас ее долг – объявить об этом во всеуслышание и предотвратить брак между братом и сестрой. Если она этого не сделает, возможно, мне придется открыть Джейн глаза. Конечно, сначала она расстроится, но потом будет мне благодарна.

Папа Джейн до небес превозносит достоинства дочурки. Я самостоятельно наполняю свой бокал. Меж тем на экране возникают слайды – Джейн сидит на велосипеде и улыбается во весь щербатый рот. Папа повествует, как он учил ее ездить на двух колесах. На очередном кадре Джейн – подросток с густо намазанными глазами и химической завивкой. Папа сообщает, что лично возил ее по дискотекам. Пытаюсь представить себе, каково это – иметь отца, который души в тебе не чает. Мой-то вряд ли знал о том, что я появилась на свет. На память мне приходит, как дедушка сажал меня за руль машины, а сам жал педали и переключал скорости. Мне становится отчаянно жаль, что я больше никогда его не увижу. К глазам подступают слезы. Я обвожу взглядом зал и вижу, что Сэм нежно прильнула к Робу, а он поглаживает ее бедро. Нет, чем глядеть на такую непристойную сцену, лучше зажмуриться. Я делаю несколько глотков шампанского. Отец Джейн меж тем переходит к завершающей части своего выступления – говорит о том, как он любит свою дочь, как гордится ею и как надеется на то, что Хьюго будет ей достойным мужем. Напоследок он провозглашает тост за истинную любовь. Мы все встаем. Роб и Сэм чокаются и смотрят друг другу в глаза. Потом все садятся, а я остаюсь стоять, покачиваясь, словно дерево на ветру. В комнате воцаряется тишина. Все выжидающе смотрят на меня. На лице Роба написано явное беспокойство. В голове у меня что-то щелкает.

– Мне необходимо кое-что сообщить! – не без удивления слышу я собственный пронзительный голос. – Насчет истинной любви… дело в том, что есть одно важное обстоятельство, которое…

Макс хватает меня за руку, но я вырываюсь.

– Самое важное – это понять, что вы действительно встретили истинную любовь, и не дать ей вас покинуть, – провозглашаю я и устремляю взгляд на Роба. Надеюсь, по моему лицу понятно, что я обращаюсь к нему, и только к нему. – Но даже если вы сделали ошибку, у вас всегда есть шанс все исправить.

Сэм так шокирована, словно стала свидетельницей публичного стриптиза. Но мне на нее наплевать.

– Я скучаю по тебе, Роб, – откровенно признаюсь я.

Ответ на мое выступление – жуткая тишина. Неожиданно Макс поднимается со своего места с бокалом в руках.

– Мы хотели произнести тост! – орет он. – Берегите любовь! Не бойтесь исправлять ошибки!

Гости с облегчением поднимаются и начинают чокаться. Я по-прежнему пожираю Роба глазами. Вокруг нас гудят голоса.

– Берегите любовь! Не бойтесь исправлять ошибки! – шепчу я одними губами.

В течение нескольких секунд Роб смотрит на меня с невыносимой печалью, затем медленно качает головой. Я в изнеможении плюхаюсь на стул.

Возбужденный гомон никак не может утихнуть. На Хьюго, стоящего с бокалом в руках, никто не обращает внимания. Все выворачивают шеи, пытаясь разглядеть меня получше. Я сижу недвижно, как каменное изваяние, и изучаю серебряные блестки на скатерти. По спине у меня бегают мурашки, а в глазах закипают слезы. Макс обнимает меня за плечи.