Медный всадник - Полина Саймонс Страница 19

Какого ответа он ждал? Хочет оказать дружескую услугу приятелю? Или пробует выведать, что она питает к Дмитрию? И что ей сказать? Если он спрашивает ради Дмитрия и Татьяна скажет «нет», наверняка обидит парня, а этого ей вовсе не хочется.

Если Александр допытывается ради себя и она ответит «да», значит, обидит его, а этого ей не хотелось еще больше. Что обычно делают девушки в таких случаях? Играют… кокетничают… специально держат парней в напряжении?

Между Александром и Дашей что-то есть. Обязана ли она быть откровенной с ухажером сестры?

И нужен ли ему честный ответ?

По-видимому, да.

– Нет, – выговорила она наконец. Больше всего на свете она боялась оттолкнуть Александра. И по его лицу она заметила, что ответила правильно. – Хотя Даша советовала к нему присмотреться. Что ты думаешь?

– Нет, – недослушав, ответил он.

Они остановились на углу Второй Советской и Греческой. На расстоянии, почти напротив ее дома, поблескивал церковный купол. Татьяна не могла вынести мысли о том, что он сейчас уйдет. Теперь, когда он пришел, попросил о невозможном и получил отказ, она боялась, что больше его не увидит. И снова останется одна. Нет… она не даст ему исчезнуть… Не сейчас.

– Александр, – тихо спросила она, глядя в его лицо, – твои родители все еще в Краснодаре?

– Нет. Не в Краснодаре.

Она не отвела глаз. Его взгляд словно проникал в ее сердце.

– Таня, я сейчас не могу всего объяснить, как бы ни хотел.

– Попробуй, – выдохнула она.

– Только помни, что все происходящее в настоящее время в Красной армии: смятение, неподготовленность, дезорганизация – все это невозможно понять, не зная событий последних четырех лет. Ясно?

Татьяна стояла, боясь пошевелиться.

– Не ясно. Какое отношение это имеет к твоим родителям?

Александр подступил чуть ближе, закрывая ее от заходящего солнца.

– Мои родители мертвы. Мать погибла в тридцать шестом, отец – в тридцать седьмом.

Она едва его слышала.

– Расстреляны. НКВД. Но теперь мне пора. Хорошо?

Потрясенное лицо Татьяны, должно быть, остановило его, потому что он похлопал ее по плечу и угрюмо усмехнулся:

– Не тревожься. Иногда все идет не так, как мы надеемся, какие бы планы мы ни строили, как бы ни добивались цели. Верно?

Татьяна молча кивнула. Ей почему-то казалось, что он имеет в виду не только своих родителей.

– Александр, ты хочешь…

– Мне пора, – повторил он. – Еще увидимся.

Ей ужасно хотелось спросить когда, но она промямлила только:

– Увидимся.

Девушке не хотелось идти домой, снова сидеть на кухне, в комнате, в замкнутом пространстве. Хорошо бы снова оказаться в трамвае, или на автобусной остановке, или даже в военторге, на улице, где угодно, только с ним.

Она все-таки добралась до своей квартиры и долго тупо стояла на площадке перед дверью, бездумно обводя пальцем восьмерку, готовясь войти и увидеть сестру.

2

В доме только и было разговоров, что о войне. Праздничного ужина никто не готовил, зато водки было много. Как и громких споров. Что будет с Ленинградом? Когда Татьяна вошла в комнату, отец с дедом как раз сцепились из-за политики Гитлера, словно оба знали его лично. Мама хотела знать, почему товарищ Сталин до сих пор не выступил по радио. Даша спрашивала, не следует ли ей уволиться с работы.

– С чего это? – раздраженно рявкнул отец. – Посмотри на Таню! Едва исполнилось семнадцать, и все же не спрашивает, стоит ли ей работать.

Все уставились на Татьяну. Даша растерянно хмурилась. Татьяна положила сумку.

– Сегодня исполнилось, папа.

– Ах да! – воскликнул отец. – Конечно! Безумный день! Давайте выпьем за здоровье Паши… Ну и Тани тоже.

Комната почему-то казалась меньше, потому что Паши с ними не было.

Татьяна прислонилась к стене, выжидая момента, когда можно будет заговорить о Паше и Толмачеве. На нее почти никто не обратил внимания, если не считать Даши, сидевшей на диване.

– Поешь хотя бы куриного супа, – посоветовала она. – На плите стоит.

Татьяна молча кивнула, пошла на кухню, налила себе два половника супа с картофелем и морковью, уселась на подоконник и стала смотреть в окно, пока остывал суп. Сейчас она не могла есть ничего горячего. Внутри и так все горело.

Вернулась она в комнату как раз в тот момент, когда мать успокаивала отца:

– Война закончится еще до зимы, вот увидишь.

Папа рассеянно перебирал складки рубашки.

– Знаешь, Наполеон тоже вторгся в Россию в июне.

– Наполеон! – взвизгнула мама. – Интересно, какое отношение имеет ко всему этому Наполеон?

Татьяна открыла было рот, чтобы сказать насчет Толмачева, но как объяснить все это взрослым, всезнающим, умным людям? Признаться, откуда у нее эти сведения насчет немецкого наступления на Россию?

Она поспешно сжала губы.

Папа рассеянно вертел в руке пустую рюмку.

– Давай еще выпьем за Пашу, – предложил он.

– Поедем в Лугу! – воскликнула мама. – На нашу дачу. Подальше от города.

Ну как могла Татьяна промолчать?

– Может быть, – выдавила она с решимостью ягненка, идущего на заклание, – может, стоило бы привезти Пашу из лагеря?

Все домашние уставились на нее с нескрываемым сожалением, то ли удивляясь, как это она посмела заговорить, то ли сожалея, что высказывали столь серьезные вещи в присутствии ребенка.

Мама неожиданно заплакала:

– Таня права. Нужно было привезти его. Сегодня у него день рождения, а он там один…

«Это и мой день рождения», – подумала Татьяна и поднялась, решив помыться.

– Куда ты? – окликнул отец.

– В ванную?

– А посуда? Отнеси тарелки на кухню!

– Искупаться, – пояснила Татьяна, собирая со стола грязную посуду.

Даша ушла. Татьяна не спросила куда. Скорее всего, на свидание с Александром. Не стоило жалеть себя, нужно как-то выживать. Если и жалеть о чем-то, так лишь о повороте событий, открывших ей целый мир чувств, исключительно для того, чтобы эти чувства погибли в зародыше, раздавленные жестокими руками неумолимой судьбы. Так что нет смысла страдать попусту. Только тебе же будет хуже.

Татьяна заставила себя перечитать несколько рассказов Чехова, неизменно успокаивающих ее своей инертностью и служивших чем-то вроде снотворного. Отец и дедушка продолжали спорить о войне.

Под их голоса Таня заснула. Без четверти два ее разбудил странный звук, подобного которому она до сих пор не слышала. То ли вой, то ли визг. Подбежавший отец объяснил, что это сирена, предупреждающая о воздушном налете. Татьяна спросила, не нужно ли встать. Значит, немцы уже их бомбят?