Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул Страница 19

Однако мистер Курц слишком очарован блеском выступления своей лучшей ученицы, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как очевидная мимикрия. «Я хочу сказать, не проглядывает ли в помпезности, неискренности и напыщенности отчаянных заклинаний Фаустуса насмешка Марло над природой драматического действа вообще?» — продолжает Молли, а дыхание мистера Курца при этом учащается так, что я боюсь, он кончит сейчас в штаны.

Я тайком бросаю взгляд на свои часы и думаю: «Прошло десять минут. Неужели все? Не может же она продолжать такую болтовню еще пятьдесят минут?» Мне приходит в голову, что значительно более трагедийно, чем все труды Марло, то обстоятельство, что мистер Курц не принадлежит к числу тех преподавателей, на занятиях которых ты первую половину времени неуверенно и монотонно зачитываешь свое сочинение, давая своему напарнику возможность спокойно вздремнуть, а потом даешь и ему возможность озвучить свой труд, такой же напыщенный, потому что тогда мы к этому времени уже были бы близки к концу. В процессе этих мечтаний я вдруг замечаю, что Молли замолчала, а мистер Курц смотрит на меня и как бы ожидает продолжения с моей стороны.

— Мм, да, в некотором роде, — говорю я, — но только, э-э-э…

И тогда Молли — да хранит Господь ее замечательный и удивительный ум! — снова начинает говорить. Это не столько акт милосердия, сколько тонкое высокомерие того, кто ни в грош не ставит то, что я собираюсь сказать, поскольку ее аргументы будут неизмеримо более интересны. Но важен результат, а не намерения. «Молли, — думаю я, — давай дальше в том же духе, и я буду любить тебя вечно».

Поразительно, но она так и делает. Остается не более десяти минут до конца занятия, а Молли все распинается, теперь уже развивая новаторскую мысль, что Марло в действительности представляет собой разновидность «нацистского порнографа». Услышав такое, мистер Курц опускается на одно колено со словами: «Отныне я больше не гей, потому что ты обратила меня в истинную веру. Возьми же меня, о Великая!»

И тут вдруг, к огромной радости, все кончено: мистер Курц подводит итоги тому, что, по его мнению, высказала Молли, дает тему сочинения для следующей недели, и я могу теперь не думать о работе в течение по крайней мере пяти с половиной дней. И я могу даже не тревожиться, что мистер Курц считает меня слабоумным, потому что хотя я не сообщил вам об этом, но в начале занятия я умудрился вовремя высказать единственную свою умную мысль, прежде чем Молли начала свое выступление.

— Я полагаю, что общее у Фаустуса и Тамерлана то, — произношу я ритмическим голосом с томным понижением и мягкой насмешливой ноткой, — что их достижения относятся более к лингвистической области, чем к материальной или интеллектуальной. Они воздвигают пространные и шаткие словесные конструкции, рушащиеся в тот момент, когда они теряют веру в свое умение говорить. Может быть, суть пьес в том и состоит: это некая воображаемая арена, на которой главные герои превращают свои мечты в реальность с помощью слов.

Кончики губ мистера Курца слегка приподнимаются в полуодобрительной полуулыбке.

— Да, — говорит он, гипнотически кивая, — арена воображения Марло.

* * *

Когда все закончено, мы идем попить кофе и сделать разбор занятия. Будучи стипендиатом, Молли сумела отхватить себе отличное жилье — квартиру в нижнем этаже, достаточно просторную для двоих, стратегическая позиция которой в конце прохода, соединяющего Большой двор с Пеком, означает, что люди вечно заходят туда поболтать и выпить чашку кофе из кофеварки Молли. По этой причине Молли проводит теперь большую часть времени в библиотеке.

Поэтому у меня возникает ощущение дарованной мне аудиенции, особенно когда через несколько мгновений появляются Руфус и Эдвард, привлеченные, как мотыльки, светом китайского бумажного абажура, заметным сквозь муслиновые шторы Молли, и получают отпор: «Извините, мальчики, но у нас тут деловой разговор. Мы не хотим утомлять вас, правда, Джош?»

Молли наливает мне кофе и стреляет у меня сигарету с ментолом.

— Просто не верится, что ты сказал такое, — говорит она с изумлением.

— Что именно?

Она подражает голосу мистера Курца:

— Арена воображения Марло.

— Я не говорил «арена воображения Марло». Я сказал «некая воображаемая арена».

— Это почти одно и то же.

— Стой! Ты так с ума меня сведешь. Ты считаешь, он решил, что я над ним издеваюсь?

— А разве это было не так?

— Конечно нет! Ну, самую малость. Ох, Молли, это ужасно. Он думает, что я над ним издевался, и теперь возненавидит меня.

— Я думаю, этого не случится.

— Почему?

— Ты ему нравишься. Он считает тебя забавным.

— Откуда ты знаешь?

— Ты и в самом деле забавный.

— Ты так считаешь?

— Да.

— И сильно забавный?

— Очень забавный.

— Очень забавный?

— Очень, очень, очень забавный.

— Ну и ну. Очень, очень, очень забавный?

— Ну, может быть, и не настолько забавный.

— Эх, — говорю я, вдруг чувствуя себя подавленным.

— Однако это забавно.

— Что именно?

— То, что тебя так волнует мнение других людей о тебе.

— Разве это не свойственно любому человеку?

— Обычно люди не показывают этого с такой очевидностью.

— Да, но ты сама сказала, что это делает меня забавным. Стало быть, в этом нет ничего плохого, так?

— Возможно.

— Что ты хочешь сказать этим «возможно»? Я полагал, что главное, что ищет девушка в парне, это хорошее чувство юмора.

— Это лишь одна сторона дела.

— Ладно, поставим вопрос иначе. Если бы ты была девушкой — в смысле, девушкой как девушкой, а не девушкой как товарищем — и не гуляла с Эдвардом…

— Я с ним и не гуляю.

— Что? С каких это пор?

— Да уже давно.

— Хорошо. Тогда я не буду задавать вопрос, который собирался.

— Почему?

— Несколько щекотливая область, я не подумал.

— Какие могут быть проблемы: все закончилось. Ты же видел — мы остались друзьями.

— Для тебя проблем нет, но не для меня.

— Я тебя не понимаю.

Я вздыхаю.

— Я хочу сказать, что если бы предположительно я спросил тебя: если бы ты была девушкой, а не моим товарищем, стала бы ты встречаться со мной, — ну, ты могла бы подумать, что я спрашиваю тебя совсем не предположительно.

— И предположительно я оказалась бы права?

Я чувствую, что у меня вспыхнули щеки, а синапсы совершенно разболтались, и это совершенно нечестно и не нужно, потому что разговор шел совсем в другую сторону. У меня просто перехватили его нить, и я потерял всякое управление.