Дар юной княжны - Лариса Шкатула Страница 19

— Скажи, Беата, а тебе никогда не хотелось уйти отсюда?

— Что ты! — девушка посмотрела на Яна, как на ненормального. — Кто же от добра добра ищет? Мне все сельчане завидуют. Пани Юлия, бывает, сердится на меня, да кто бы не рассердился, что простая служанка на хозяйскую собственность руку поднимает. Спасибо, отходчивая она: вымолила я себе прощение, на коленях ползала, упросила, матерью поклялась, что наперед свое место знать буду. Зато видел бы ты, какое платье мне панночка подарила! А она его почти и не носила… Бывай здоров, Янек, не надо, чтобы нас вместе видели… Слышал, пан Зигмунд приезжает? Сказано, гости будут. Всем работы хватит. Ты бы пошел к хозяйке, сам помощь предложил, а то пан не любит, когда по замку кто-то без дела слоняется.

— А мне показалось… — начал было Янек.

— Тебе показалось, — поспешно проговорила Беата. — И поторопись, сердцем чую, панночка где-то рядом. Иди-иди!

Теперь он решил найти Юлию и положился на интуицию Беаты, что Юлия "где-то рядом". Он вызвал в памяти её лицо, и вскоре ноги сами понесли его вперед, судя по запаху, к кухне, где Янек действительно её увидел.

Юлия стояла у плиты и помешивала что-то в большой кастрюле. Кухарка, пожилая женщина с полным, раскрасневшимся лицом, быстрыми, точными движениями рубила капусту.

Увидев Яна, Юлия смутилась, точно он застал её за чем-то постыдным, бросила ложку и с независимым видом отошла от плиты.

— Чего тебе? — холодно осведомилась она.

— Вот, зашел спросить, не нужно ли помочь? — парень подчеркнуто смиренно опустил глаза. — Больной выздоровел и хочет отработать хозяевам за их доброту и ласку.

Юлия с подозрением посмотрела на него.

— Ой, хлопец, до чего ж ты с виду тихий да покорный!

Она ещё помнила его попытку заставить её поцеловать его. Она никак не могла объяснить причины своей покорности, воспринимала происшедшее с нею, как дурной сон, и оттого чувствовала себя не в своей тарелке.

— Мария, тебе помощь нужна? — подчеркнуто строго спросила она.

— Нужна, грех отказываться. И воды маловато, и дровишек не мешает подколоть. Вы же знаете, этот ленивый мальчишка Олесь, чуть что, удирает к своим голубям!

— Можешь поручать ему все, что нужно. Он уже вполне здоров. Настолько, что…

Ну, с чего она так раздражается! Не из-за поцелуя же. Дело не в нем, а в том, как он это сказал: поцелуй меня! Будто был её хозяином, будто имел право приказывать, а такого Юлия не смогла бы простить никому, тем более неведомому нищенке!

Ян не упустил ничего из тех чувств, которые вмиг отразились на её красивом лице. И сделал для себя лестный вывод: Юлия его не то, чтобы боится, но старается отойти на безопасное, с её точки зрения, расстояние. Он мысленно рассмеялся: куда ты денешься!

Юлия заметила усмешку в его черных глазах и опять начала злиться; она ушла в растерянности — неужели за его самоуверенностью что-то стоит?!

Кухарка оказалась доброй, хотя и глуповатой.

— Ты, хлопче, не журись, работа тебя не дюже утомит. Пока топориком помахай. Не шибко. Я-то маленько схитрила: не сказала Юлии, что недавно тут кривой Стась околачивался, я его и припрягла. Что ему-то, здоровущему, дровишек наколоть — одно развлечение, может, и хотел бы отказаться, да меня побаивается: я у Юлии кормилицей была, вот он и опасается, что могу ей пожалиться. Да и всяк знает, что сам пан Зигмунд меня уважает. Он ведь, как Юлия выросла, меня собрался было экономкой сделать; хозяйство вести, слугами командовать. Как человека верного. Куда там, отказалась! Сейчас у нас навроде экономки Миклош. Он и грамотный, и приказать, где надо, умеет, а мое место — у плиты. Устану — всегда могу отдохнуть, да и в помощь мне людей дают. Юличка частенько забегает, сам видел. Тебя застеснялась, ушла.

Эти слова кухарки несколько поколебали прежнее убеждение Яна в том, что Юлия зла и бессердечна, а потому не заслуживает снисхождения в обращении с ней. Может, он зря так строго судит ее? Между тем Мария продолжала:

— Пан Зигмунд, бывает, придет, на табурет у плиты сядет и молчит. А то разговаривает со мной, и будто сам с собой советуется. Я, говорит, кормилица, хочу от людей добиться, чтобы подчинялись мне беспрекословно, чтобы мое желание было для них законом. А они дерзят, спорят и даже воюют со мной. Народ у нас и вправду, я тебе скажу, неблагодарный, для них чего ни делай — все мало. Бог ведь так положил; хозяин — подчинись, все его указы выполняй!

Мария протянула Яну кухонную тряпку, и они вдвоем сняли тяжелую кастрюлю с огня.

— Говорят, вокруг замка мины расставлены, — прерывая её бесконечные славословия хозяевам, сказал как бы между прочим Ян.

— Точно так, расставлены, — живо откликнулась Мария и понизила голос: — Я думаю, оттого, что бывший владелец замка в этих краях появился.

— Разве его не расстреляли? — прикинулся незнающим Ян.

— Пан Зигмунд говорил — расстреляли. А только время спустя собрались труп хоронить, а он исчез. Пан Зигмунд считает, что недострелили, а я думаю, этот граф Головин в привидение обратился, за их родом такое водится. Юлия днями сказывала, будто по замку привидение рыцаря Ольгерда бродит. Только я думаю, это он — расстрелянный граф. Своего убийцу ищет.

— Значит, он думает, что убийца в замке живет?

— Кто знает, что он думает? Привидение — не живой человек.

— За что же его расстреляли?

Ян всерьез увлекся разговором с Марией, присел у кухонного стола, а та, довольная его неподдельным интересом, просто положила перед ним картошку и нож — мол, чисти! — и продолжала рассказывать:

— Пан Зигмунд считает, будто граф — самый большой враг людей, потому как безбожник, злодей, разрушитель спокойствия. Таких людей с этой, как её, леворюцией, много развелось. Они так себя называют: большаки. Чем больше людей изведут, тем лучше. Голодом народ морят, иноземцам все распродали, и хоть пан Зигмунд с немцами тоже знакомство водит, а недоволен, что большаки немцам земли за просто так отдали. Воевать не хотят. Боевого духа у них нет. Покойный граф вроде по русским частям ездил, уговаривал солдат не воевать. А ещё говорил, что всех богатых надо поубивать, а их добро отобрать и между всеми поделить.

— Так разве он сам не был богатым?

Кухарка от возмущения стукнула ножом по столу:

— Свое богатство-то они, видать, проели, вот на чужое и зарились. Только я тебе скажу, мне такого добра не надо, если из-за него кого-то жизни лишили! Когда сам это добро не наживал, кровью-потом не поливал, то и ценить да беречь не станешь. Все прахом пойдет! Как придет, так и уйдет!

— Все кликушествуешь, Мария, — вмешался в разговор подошедший Иван.

— Ой, напугал ты меня! — махнула на него рукой вздрогнувшая от неожиданности кухарка. — Как кот к мыши всегда подкрадываешься… Знаю, ты надо мной втихомолку насмехаешься, дурой считаешь, а я многое могла бы тебе порассказать!