Рыцарь нашего времени - Татьяна Веденская Страница 19

— Это да, — согласился я. Мысли, действительно, путались. — Смотрю в книгу и вижу фигу. Но ты ошибаешься, тебя я вижу. И ты — ненормальная.

— Значит, тебе нравятся мои волосы? — спросила вдруг она, но голос ее был отстраненный, далекий, и интерес был какой-то холодный, как будто научный. Я пожал плечами и потянулся за лежащей на столе порезанной колбасой. Ирина за все это время не прикоснулась ни к чему, даже к помидорам. Только пила коньяк, молчала и смотрела на меня неодобрительно. Оплакивает Петра, мать его. Интересно бы посмотреть на этого Петра. Наверняка какое-нибудь ничтожество.

— Ну, очень уж они необычные, — пояснил я, подливая самому себе коньяк. Да, каюсь, я пил куда больше, чем Ирина. Если бы она, к примеру, оказалась преступницей, какой-нибудь клофелинщицей, то могла бы вынести из моего дома все, что угодно, а я бы даже не проснулся. Последнее, что я помню, это то, что она говорит мне, что в моих волосах уже заметна небольшая седина и что я должен быть аккуратнее с самим собой, что я слишком быстро размениваю время, данное мне. Помню еще, что я порывался идти в магазин за пивом, потому что я всегда так делаю, когда переберу лишнего, но ходил я за ним или нет — не знаю точно. Скорее всего, нет, не ходил.

Утром, проснувшись, я не нашел рядом с собой ни одной пустой пивной бутылки или банки, так что сомневаюсь, что ходил. Также я не нашел Ирины — ни рядом с собой, ни вообще где-либо в квартире. Ее не было в ванной, не было в туалете (там я искал особенно тщательно), не было на кухне или в гостиной, где я уснул. В спальне не было ни ее, ни малейших признаков того, что она была тут вообще, что заходила хоть на секунду.

— А был ли мальчик? — задумчиво пробормотал я, потом вдруг заволновался и да, признаюсь, бросился к пиджаку и барсетке. Деньги были на месте, телевизоры тоже. У меня их три штуки, один установлен в ванной комнате, один в гостиной, но его видно и из кухни тоже. И последний, чуть поменьше, сорокадвухдюймовый, в спальне, установлен вместе с домашним кинотеатром. Иногда я смотрю там какую-нибудь веселую немецкую… скажем так, эротику. Вообще же я от телевидения устал, смотрю в последние годы только новости.

— Значит, ушла, — я подошел к двери и увидел, что она не закрыта до конца, а только прикрыта. Видимо, Ирина не разобралась с моим замком и решила оставить дверь так. В доме, правда, не было ни единой вещи, доказывающей, что рыжеволосая, злая и грубая Ирина тут вообще была. Может, мне все это привиделось? Может, на самом деле мы расстались с нею еще около магазина и я просто напился дома в одиночестве.

На барной стойке все еще стояли тарелки с заветренным сыром, недоеденным куском хлеба и парой яблок. Зато порезанные на дольки помидорки исчезли. Ага, значит, она все же что-то ест, эта дикая девчонка, набитая глупостями и романтикой. Интересно, как быстро она забудет своего Петра? Интересно, а какое мне до этого дело? Ушла — и слава богу. Одной проблемой меньше. Сейчас надо прийти в себя, выпить таблетку какую-нибудь. Интересно, сколько времени? Впрочем, какая разница. Для телевизионщика все времена суток на одно лицо.

Я прикрыл штору, прошел в ванную комнату, включил воду и добавил пену на дно ванны. Постоял, бездумно подставив руки под струю теплой воды. Ирина не выходила у меня из головы. Она ушла, не оставив ни записки, ни намека на то, что хотела бы продолжить общение. Никакой теплоты, даже желания по-дружески попрощаться. Влюбленная колючка. Забыть, и дело с концом. Но я почему-то продолжал думать о ней. Не будем заниматься самообманом, эта поганка пришла и наступила мне на самолюбие. Фактически, на любимую мозоль.

Я интересный мужчина — это раз. Я симпатичный — это два, и то, как равнодушно и даже мимо меня она смотрела, было очень неправильно. Даже если бы она любила трех Петров, должна же она была отреагировать на мои флюиды. Хоть улыбкой. Хоть добрым словом. В-третьих — я интересный человек, у меня интересная жизнь. А ей это было вообще безразлично. Никаких вопросов, а ведь я сказал ей, кем работаю. Что в этом нормального? Совершенно ненормальная девчонка. Надо о ней побыстрее забыть.

Я отдернул руки и сделал воду похолоднее. Потом встал, вернулся на кухню, нашел там телефон и включил его. Моя правая рука не знала, что делает левая, и голову я тоже отключил. Вопрос о том, зачем это мне, я решил пока не обдумывать. И так голова болит.

— Алло, Галочка? — простонал я, с трудом набрав офисный номер со своего ожившего мобильника.

— Да, Григорий Александрович, — Галя демонстративно продолжала называть меня по имени-отчеству. Дуется. Ладно, Галочка потом. Сейчас мне слишком плохо.

— Я приболел.

— Да? Чем? — строго поинтересовалась она.

— Спроси у Бодина, чем его артистка могла меня заразить, — буркнул я. — Тем и болею. Простудифилис. На работу не приду.

— Вот нам радости-то. Тут к вам Кара приходил.

— Опять Кара на мою голову? Чего он хотел?

— Не знаю. Стоял и смотрел, как я ногти крашу. Потом ушел. Сказал, что зайдет попозже. А вам-то звонить можно?

— Звонить нельзя, но если очень будет нужно, то можно. Но для всех — я болею. Простудился. И еще.

— Да, Григорий Александрович? — Галя снова с садистской настойчивостью выговорила все мое имя целиком. Плевать. Выговор устрою, если не перестанет.

— Галя, у вас остался номер, по которому вы со мной вчера связывались?

— Не знаю. Я вам с мобильника звонила или с офиса?

— А я откуда знаю! — я простонал от ее невыносимости. Какая непробиваемая девка. Если бы я с ней не встречался в свое время. Ах, это вечное чувство вины перед брошенными женщинами. Надо ее уволить. Или подарить кому-то. Хороший секретарь всякому нужен!

— Я звонила с мобильника, когда была в офисе у Бодина. А, у меня этот номер на бумажке записан. Вот, нашла. Диктовать?

— Ну, да! — я снова закатил глаза и взял со стола листочек. Ручка нашлась чуть позже, и Гале пришлось повторять номер заново. Она продиктовала, потом я повторил его ей для подтверждения.

— А зачем он вам? — спросила она, заставив меня покраснеть. Если бы еще я знал. Понятия не имею, однако чувствую, что не успокоюсь, пока не разберусь с этой вредной рыжей девчонкой. Уж я заставлю ее плясать в килте. Уж будьте-нате.

— Производственная необходимость, — ответил я Гале.