Я не играю в любовь! - Лора Брантуэйт Страница 19

Том нахально улыбнулся.

– Да это я подкинул Кассио платок! Глупцы, я презираю вашу тупость! Отелло – мавр, – он слегка повернул голову и вполголоса сказал, словно давая пояснения для непосвященных, – то есть афроамериканец. Ему простительно. – Том изменился в лице и продолжил декламацию: – Отелло – мавр, ему простим недальновидность хитросплетений мысли европейца…

Дальше Молли не слушала. Смех давил грудь, и сдерживаться было просто невозможно.

– Том, хватит, иначе я лопну! – Она рассмеялась, звонко, заливисто, и в вечерней тишине Линн-Лейка эти звуки рассыпались драгоценными жемчужинами, наполнив пространство какой-то неизъяснимой простотой и легкостью.

Как радужно-весело стало на душе. Да, пусть Том только мальчишка, несмышленыш, но сколько в нем задора, жизненной энергии! Что ни говори, а такие люди способны одним своим видом поднять настроение.

– У тебя талант комедианта. – Молли с трудом перевела дух. – Бедный Шекспир, он явно не рассчитывал на такое соавторство.

Том хитро подмигнул.

– Конечно, куда Шекспиру до меня! Для него большая честь работать с таким мастером слова, как я. – Молли и не заметила, когда Том успел перевоплотиться из Яго в напыщенного болвана-бездаря, упивающегося своими мнимыми талантами. – И вообще, я тут подумал, а не написать ли мне пьесу? К примеру, для театра Ванкувера. С руками оторвут, еще будет конкуренция, полагаю, из Америки тоже поступят заявки, уж не говоря о театре Мольера в Париже.

И Молли снова рассмеялась: Том так эффектно стал рассматривать собственные ногти, что, несмотря на всю банальность этого жеста, демонстрирующего обычно чопорное высокомерие, Молли захотелось подыграть ему.

– О, конечно, вне всяких сомнений! – Она изобразила обожание и преклонение. – Все театры мира передерутся за право ставить ваши гениальные творения на своей сцене!

– Ха! – Том надменно махнул рукой. – Произведения? Еще чего, нет, только одно. Одну-единственную пьесу, чтобы все они могли осознать собственное ничтожество. Не более того. Я не собираюсь торговать гениальностью, раздавая ее, словно конфеты, на развес.

Молли кивнула, но уже более сдержанно. Как бы ни было хорошо с Томом, но сегодняшний вечер все же заставил о многом задуматься. До ее дома было уже недалеко, и в голову все настойчивее лезла мысль: нельзя оставаться на ночь одной. В прошлый раз Генри заявился без повода, просто от полноты жизни. Кто знает, может, ее сегодняшнее вынужденное кокетство он принял за признание в любви? Сегодня уже не притворишься, будто надеваешь платье, не поверит. С ним и с трезвым не сговоришься, а если опять наклюкается? Такой не погнушается насилием, если будет здорово навеселе. Утром, конечно, раскается, но что проку. И вообще, пускай даже он не заявится, ведь все одно – за ночь изведешься, ожидая незваного гостя.

В театре эмоции захлестнули с головой, так хотелось отомстить, проучить, что еще немного, и Молли, пожалуй, решилась бы и на поцелуй. Лишь бы Джеральд почувствовал себя таким же брошенным. Таким же преданным. Мало того что изменил, так еще пришел показать это на мою территорию, мол, на, смотри, вчера с одной, сегодня с другой. Думает, что раз так привлекателен, можно крутить романы направо и налево. Конечно, в женщинах недостатка у него не будет лет до шестидесяти как минимум. Красавчик! Так получи: ты не единственный мужчина на свете. Думал, что откинул вчерашнюю подругу, как использованную салфетку? Нет, дружок, это тебя откинули!

Молли почувствовала, что снова закипает. Негодяй, подлец! Кулачки сжались, плотно сомкнутые губы стали сердито-белыми, брови поползли к переносице, воинственно затрепетали ноздри. А глаза… А в глазах… Появились слезы. Ну как он мог? Как? Такой мужчина и… и с другой. С какой-то пухлой уродиной. В ней же никакого шарма! Ну почему все в жизни так неправильно?

В который раз с момента рождения Молли задавала себе этот вопрос? Вероятно, исчисление давно уже перевалило за десять тысяч. То ли она такая несуразная, то ли жизнь глупая игра случайностей, где никто ни от чего не застрахован…

– Эй? Что с тобой?

Молли словно очнулась от глубокого сна. Том? А что здесь де… Ах Том, да, конечно. И Молли натянула дежурную улыбочку.

– Нет, ничего, задумалась…

Что бы такое соврать, чтобы не выбивалось из контекста разговора? О! Шекспир!

– Это я о Дездемоне. – Молли наивно захлопала ресницами, как можно чаще, чтобы скрыть слезы. – Какая страшная судьба…

Том удивленно нахмурился. Вероятно, переход от трагедии к комедии произошел слишком резко: декорации не сменили, костюмы не переодели, грим не успели смыть. Молли словно видела себя со стороны: на душе мерзко, гадко, но на лице намалевана улыбка веселого клоуна. Зачем этот фарс? Эта комедия без комического?

– Он меня сегодня бросил… – пролепетала Молли.

Пролепетала робко, неуверенно, но на душе сразу стало легче: больше не надо притворяться, играть несвойственную роль. Почему-то Молли захотелось все рассказать Тому. Жестоко, конечно. Мужчина провожает ее домой, окрыленный надеждами. Но это же Том… Он поймет, непременно поймет. И не обидится, и не примет близко к сердцу, не устроит истерики или скандала. Такие, как он, легко идут по жизни, ни на чем подолгу не задерживая веселого, живого взгляда. А этот к тому же еще не утратил детской непосредственности (если в его случае вообще возможно предположить подобное изменение характера), в детстве же не бывает долгих огорчений, не говоря уже об унынии и скорби. Да, Тому, безусловно, можно довериться, как другу.

– Прости меня… пожалуйста. – Только сейчас Молли неожиданно заметила, что стоит уже у двери собственного дома. – Я не должна была сегодня… – Она запнулась, не зная, как назвать свой демонстративный флирт.

Том улыбнулся, заглянул ей в глаза, и Молли увидела свое крохотное отражение, такое растерянное, подавленное… И рядом плутовские, игривые огоньки. Том доверительно обнял ее за плечи. Это были объятия друга, а не мужчины. И Молли вдруг охватил странный горячий порыв, словно ближе Тома у нее никогда никого на свете не было. Словно он один мог услышать эти давящие сердце слова, и… Горечь, обида, зависть, гнев вырвались из груди единым звуком:

– Изменник! – Молли отстранилась и закрыла лицо руками. А потом слова потекли рекой: – Я ему доверилась. Я ему так доверяла, больше, чем себе самой! Больше, чем тебе, Том. А ты…

Молли не смогла сдержать слез, всхлипы то и дело разрывали и без того слишком эмоциональную речь. Казалось, будто лоскуты звуков ложатся на черный асфальт и тают подобно первому снегу. Да, сегодня Молли впервые изливала душу этому человеку. Неожиданно для него и для самой себя, как… как… и первый снег всегда выпадает внезапно.

– А ты… останься моим другом. Я уже полюбила его. А за сегодняшний вечер прости. Пожалуйста, прости. Я не хотела. Нет, я хотела… Хотела ему показать, что я тоже не одна. Я… Я…

Теплая ладонь коснулась пальцев, Том отнял ее руки от лица.