Рассудку вопреки - Миранда Невилл Страница 19

— А они были хорошенькие?

Он так повернул голову, что их губы оказались совсем радом.

Она не отстранилась и не отвела взгляда, хотя легкий румянец выдал ее смущение. При всей своей самонадеянности Минерва Монтроуз была новичком в деле соблазнения. К тому же, как вынужденно признавал Блейкни, она была гораздо симпатичнее любой танцовщицы.

Он понизил голос до шепота:

— Я не заметил красивых девушек. На сцене.

— Как же вам, наверное, было скучно, — храбро ответила она.

— Мне не было скучно, — сказал он и улыбнулся своей самой соблазнительной улыбкой.

На этот раз Минерва не выдержала его взгляда и подалась назад, чувствуя, как заалели ее щеки.

— Мне тоже. Компания в ложе была превосходной. Я с удовольствием познакомилась с вашим старым другом, мистером Хантли.

Минерву смутили намеки жениха, но она не могла сказать ничего другого, что столь быстро развеяло бы кокетливое настроение Блейка.

Он откинулся на спинку кресла и застывшим взглядом уставился в пустоту.

— В юности нам случается заводить самые разные знакомства.

Его обескураживающий тон, казалось, помог ей вернуть самообладание.

— Мне мистер Хантли показался приятным и вполне здравомыслящим джентльменом.

Блейк пожал плечами, не осмеливаясь сказать, что он на самом деле думает о Хантли, чтобы хоть намеком не выдать правды.

— Насколько я поняла, он из самой обычной семьи, — продолжала Минерва, — и его дедушка был торговцем. — Он довольно откровенно рассказал мне о своем происхождении, когда мы говорили о дополнительных выборах, в которых он принимает участие.

Когда этот мерзавец заявился в герцогскую ложу, Блейку потребовалось все его самообладание, чтобы не устроить скандал и не выбросить нахала в оркестровую яму. Блейк вышел из ложи, чтобы прийти в себя, и пропустил продолжительный разговор, состоявшийся между Минервой и Хантли. Внутри у него все клокотало, поскольку он не знал, чего же этот «старый друг» хотел от его невесты. Ничего хорошего, это уж точно.

— Помнится, Хантли как-то упоминал, что решил пробиться в парламент, — сказал Блейк.

— И что в этом плохого?

— Полагаю, ничего. Я не люблю общаться с политиками. Ради карьеры они готовы на любой обман.

— То, что мужчина хочет добиться успеха в жизни, вовсе не означает, что он не хочет действовать во имя блага страны. Не каждому повезло родиться богатым и знатным. Наше общество нуждается в талантливых людях, какого бы происхождения они ни были. Но возможно, вы с этим не согласитесь.

Если Минерва ожидала, что он ответит на ее вызов, высказавшись в защиту наследования мест в парламенте, то ее ждало разочарование. Блейк всегда осознавал парадокс, заключенный в том, какое место он занимает в этой системе. Многие люди, и прежде всего его отец, считали нелепостью тот факт, что ему исключительно по своему рождению суждено унаследовать немалую власть и огромную ответственность. И сам Блейк искренне соглашался с этими людьми.

Такого же мнения была и его невеста.

— Как верно отметил Шекспир, «печально, что рожденный для величия порой так мало оного достоин».

Поразительно было то, что она произнесла это без какого-то злого умысла. Она смотрела ему в лицо, говоря эти слова, и, очевидно, имела в виду именно его, но совершенно не осознавала, что ее слова могут быть восприняты как личное оскорбление.

— Это сущая чепуха, Джулиана! — Возмущенный голос Айверли прервал возникшую было неловкую паузу и, к облегчению, Блейка, избавил его от необходимости отвечать собеседнице. — Готов биться об заклад, что этот переплет относится к семнадцатому веку.

— Абсолютная ерунда, Айверли, — возразила леди Чейз. — Любому дилетанту видно: это эпоха Елизаветы.

— Себастьян вновь завел свою пластинку, — заметила Минерва.

Блейк простонал:

— Книги!

— Пожалуйста, не надо! — добавил Стивен Монтроуз.

Все трое произнесли свои реплики почти одновременно и, переглянувшись, весело расхохотались.

— Себастьян и Джулиана могут препираться на эту тему бесконечно, — сказала Минерва. — Еще совсем недавно они терпеть друг друга не могли. И хотя теперь они друзья и Джулиана даже стала членом Бургундского клуба, спорить они не перестали.

Себастьян, Тарквин Комптон и Чейзы состояли в обществе собирателей книг — организации, членство в которой никогда не грозило Блейку.

— И обычно леди Чейз одерживает верх? — спросил он.

— Я не знаю, да и никогда этим не интересовалась. Боюсь, мой интерес к старинным книгам очень поверхностный. Если он вообще есть.

— Нет нужды извиняться передо мной, — сказал он, вызвав еще одну ее улыбку. — В этом я с вами абсолютно согласен.

Стивен кинул на него одобрительно-понимающий взгляд.

В этой компании библиофилов хорошо было сидеть рядом с Минервой и Стивеном, полностью разделявшими его ироническое отношение к увлечению старинными книгами. Хотя в его случае слова «ироническое отношение» не совсем точно передавали его ощущения. Гораздо точнее чувства Блейка можно было выразить словом «страх».

Но облегчение оказалось кратковременным. Уильям Монтроуз и Селия Комптон тоже заговорили о наиболее популярных романах автора «Уэверли» [6], и их тихий разговор быстро перерос в общую застольную беседу. Блейк узнал, что каждый из собравшихся, даже его кузен и бывший соученик, его возвышенная невеста и ее младший брат прочли все современные романы. Мнения об «Айвенго» и «Роб Рое», о произведениях мисс Эджуорт, и мисс Остин, и миссис Радклиф перелетали с одного конца стола на другой, как мячик для лаун-тенниса.

Блейк вжался в кресло, страстно желая стать невидимкой. Всю свою жизнь он избегал подобных дискуссий, и среди его близких знакомых были лишь те, кто находил удовольствие в менее возвышенных занятиях. А теперь даже в своем будущем он не видел спасения. Он был обречен стать членом семьи, которая почти в полном составе питала истинную страсть к печатному слову.

Что бы подумали эти образованные люди, если бы узнали, что он предпочел бы переплыть Ла-Манш, чем продраться через один из бесконечных томов Вальтера Скотта.

Что бы они сказали, если бы узнали, что новый член их семьи, взрослый человек тридцати лет от роду, обладавший известным именем и получивший самое прекрасное образование, какое только возможно в Англии, едва мог читать? Что он с величайшим трудом разбирает одну страничку простого печатного текста.

Блейкни понимал, что многие люди, и в первую очередь его собственный отец, считали его глупцом, но никто не знал, что это абсолютная правда.