Зима в раю - Елена Арсеньева Страница 19

Смешно… Да ничего смешного! Именно один несчастный день всеи изменил. Именно в тот день товарищ Кравченко оказался настойчивее, чемобычно. И Клара, помня, как позорно сбежал вчера от нее Константин Анатольевич,решила для себя: все! Она не Сольвейг, чтобы вечно смотреть в морские туманы вожидании престарелого Пер Гюнта. Кукольный дом должен быть разрушен!

Да, Константин Анатольевич явился к разбитому корыту –квартира Клары была пуста. Зато в квартире товарища Кравченко появиласьхозяйка, и не просто какая-то там случайная гостья, а законная жена – Кравченкои Клара немедленно зарегистрировались. Так закончился роман КонстантинаРусанова и Клары Черкизовой – роман, который, казалось, будет длиться вечно.

Между прочим, Кларина жизнь сложилась очень удачно. Детей унее, правда, не было (Саша иногда вспоминала, как еще в войну, стоя вгоспитальном коридоре, Клара сдавленно жаловалась, как ей хочется иметь детейот Константина Русанова), но муж ее вскоре стал начальником городской милиции.Ему прочили повышение до областных масштабов, но до него Кравченко не дожил –мужу Клары посчастливилось угодить под случайную пулю как раз накануне тоговремени, когда вся энская милиция, как городская, так и областная, угодила подграндиозную чистку, обезглавившую почти все партийные и советские организацииЭнска. Выяснилось, что все руководство города и области было врагами народа, агентамимирового империализма, шпионами нескольких разведок враз. Бел и чист осталсятолько покойный Кравченко, что явилось великим благом для Клары: избегнувклейма «жена врага народа», она получала за Кравченко отличную пенсию, держалаза горло весь драматический театр и – наконец-то сбылась ее мечта! – выбираласебе те роли, какие хотела: сегодня играла Раневскую и Вассу Железнову, азавтра – Джульетту, Флореллу из «Учителя танцев» Лопе де Вега и юную комсомолкуНаташу в пьесе Михаила Светлова «Двадцать лет спустя».

Русанов же так и жил одиноко. Кто его знает, может, ипроисходили у него случайные встречи с женщинами, однако они были не толькослучайными, но и тайными: все вечера и ночи он проводил с внучкой и дочкойдома. Когда Саша дежурила в госпитале, Константин Анатольевич читал Оле сказки,потом помогал ей готовить уроки, потом, когда она поступила в университет, –готовиться к семинарам и переписывать пропущенные лекции.

Шурка и Милка-Любка так и не съехали на другую квартиру. Новсе-таки они умудрились устроить себе отдельное жилье: открыли давнозаколоченную черную лестницу, выходящую в заброшенный садик, и через неепроходили в боковушку (там теперь находился Шуркин кабинет), в его бывшуюкомнатку (супружескую спальню) и бывшую комнатку Саши (теперь там была ихгостиная, или, как говорят в Энске, зала). Так жили молодые Русановы.Собственно гостиная, кабинет Константина Анатольевича и большая комнатапокойной Олимпиады Николаевны остались за семейством Русановых-Аксаковых. Кухнятеперь стала общая – коммунальная, как принято было выражаться. Впрочем, теперьв Энске почти и не было домов, где на кухнях имелся бы один хозяин…

По сути, Русановы жили совершенно отдельно друг от друга –как чужие, соседи. Даже праздники праздновали отдельно. И гостей принималиразных. Только Верин наведывался и к тем, и к другим – иной раз оптом, начинаяс Шурки и его жены, а потом заходя к Константину Анатольевичу и Саше. Одновремя у Саши во время его визитов руки от ужаса холодели: боялась, что Веринимеет на нее какие-то виды. Но он только глазами играл – синими, необычайнокрасивыми и дерзкими глазами, а ни речам, ни тем более рукам воли не давал.Постепенно Александра привыкла к нему и перестала бояться. Правда, в последнеевремя появились у нее кое-какие новые подозрения, но они были настолькопугающими, что Александра предпочитала не давать им воли. Лучше было, каккурице, прятать голову под крыло, как страусу, зарывать ее в песок, только быне думать о том, что будет, если Верин и правда…

Нет, нет! Не надо! Это страшно!

В тридцать третьем году Верин вдруг исчез. Тогда многиеисчезали – именно что вдруг. Прошел слух, что он арестован. Однако ВикторПавлович объявился снова – сообщил, что был в Москве на курсах партработников,и стал с тех пор большой шишкой в облисполкоме. Говорили, он влиятельныйчеловек. Однако этот влиятельный человек и палец о палец не ударил, когда водин ужасный день его старинного знакомца и, можно сказать, приятеля АлександраКонстантиновича Русанова исключили, опять же вдруг, из партии, а потомарестовали. Впрочем, всякий, кто пытался слишком уж настойчиво заинтересоватьсясудьбой арестованного знакомого, рисковал очень скоро возобновить с нимзнакомство – в местах не столь отдаленных. И, хоть Верин и ничем не помогШурке, все же от Русановых (родственников врага народа) и Милки-Любки (женыозначенного врага) он публично не отмежевался и навещал их, пусть и лишьпотемну да изредка. А еще помог Милке-Любке отстоять знаменитую боковушку иоформить ее на себя в домоуправлении. В две же другие комнаты молодых Русановыхчуть ли не на другой день после ареста Александра Константиновича заселиликакого-то холостого партийного выдвиженца, который мигом поставил в квартиреперегородку, устроил себе кухню в маленьком коридорчике, ведущем на чернуюлестницу, и никак с Русановыми-Аксаковыми не общался. Ну и слава богу, сильноон был кому-то из них нужен! Хватало и Милки-Любки, с которой теперьприходилось жить «одной семьей»!

Александра не сомневалась, что Любка мигом разведется сШуркой, тем паче что Верин настаивал: Любке нужно срочно отречься от мужа иподать на развод, тогда она будет свободна от всяких претензий властей, а тотого и гляди сама угодит под статью как «член семьи контрреволюционера». Нонет, ничего такого не произошло. Любка по целым дням простаивала в очередях,чтобы передать мужу продукты в тюрьму (и возвращалась в слезах, потому чтопринимали только чеснок), чтобы разузнать о его дальнейшей судьбе (Веринзадавать такие вопросы остерегался), а потом подробно рассказывала о своиххождениях по мукам Константину Анатольевичу и Оле – когда у той было времяпослушать.

Как-то так вышло, что лед между Любкой и КонстантиномАнатольевичем с Олей растаял очень быстро. Одна Александра дольше всех держалаглухую оборону: ревновала дочь к «тете Любе», отца – к «Любаше», дичилась,никогда не ела того, что готовила Любка, благо во время дежурств перекусывала вгоспитале (а когда была дома, то готовила себе сама). Женщины почти неразговаривали, по утрам, столкнувшись в коридоре или на кухне, обменивалисьлишь короткими неприязненными кивками.

И вот теперь вдруг Любка сама предлагает ей что-торассказать!

Хлопнула дверь – Оля убежала. Александра нахмурилась: что заспешка? Даже не поцеловала мать перед уходом! Никогда такого не было в заводе.Все-таки общение с Любкой оказывает на Олю неблаготворное влияние…