Звезды сделаны из нас - Ида Мартин Страница 19

Но теперь у меня есть козырь. Галицкий подбросил отличную идею. Припомню им тот случай и скажу, что Макаров умер из-за того моего проклятья.

Это действительно супер-идея. Она мне так нравится, что обещание, данное Нелли перестаёт казаться нереальным.

Пусть все узнают, что я опасен. Пусть остерегаются и уважают. Брать на себя ответственность за смерть Макарова не особо приятно. Но никто не обещал, что будет легко. К тому же, я не должен расслабляться и забывать, что мне пофиг.

Тренируюсь курить за хозяйственным магазином, там такой закуток, где бомжи в туалет ходят. Мерзко, но зато никто из маминых знакомых не увидит. Мне, конечно, пофиг, но на маму это не распространяется.

Вкус у сигарет омерзительный. В горле першит, язык щипет, голова становится чугунная. Не понимаю, что приятного люди в этом находят, но делать нечего.

Кое-как приноравливаюсь затягиваться так, чтобы проглатывать дым и потом его выдыхать из себя, а не тупо выпускать изо рта. Однако больше одной выкурить не могу, такое ощущение, что уши заложило и подташнивает, будто укачало.

Но я всё равно очень доволен собой и весь вечер репетирую перед большим зеркалом крутые позы с сигаретой. Знаю, что выгляжу глупо и по-киношному нелепо, однако я так же в курсе, что репетиция выступления перед зеркалом приносит отличные результаты. По крайней мере при подготовке докладов я всегда делаю именно так.

На следующий день я так вдохновлён своим новым образом, что совсем забываю прикрыть белую рубашку и на входе в школу снова попадаюсь завучихе на глаза. Она останавливает меня и так долго кричит, ругаясь, что мозг начинает взрываться.

— Это в последний раз! — напоследок предупреждает она. — Если ещё раз подобное повторится, позвоню твоей маме, пусть приходит и переодевает тебя.

На первых двух переменах из школы обычно никто не выходит, мало времени, да и охранник не выпускает, всё начинается на третьей. Кто-то бежит в столовую, а кто-то за гаражи.

Выхожу, как ни в чем не бывало за Титовым, он мельком оглядывается, но торопится догнать ушедших вперёд. И я просто иду следом. Немного не доходя гаражей, он оборачивается.

— Святоша? — в глазах вспыхивает удивление. — Тебе чего?

— То же, что и тебе, — делаю вид, что его внимание меня напрягает.

Это даётся без труда, потому что обычно их общее внимание к моей персоне действительно напрягает.

— Пацаны, глядите, кто припёрся, — тут же оповещает собравшихся за гаражами Титов.

Здесь не только наши, но и ашки, и десятый класс, девчонки тоже, включая Румянцеву. Всего человек двенадцать. Стоят группками, а кто-то и сам по себе.

— Чё припёрся? — тут же набычивается Журкин.

Окинув его равнодушным взглядом, я отхожу чуть в сторону. Типа я не с ними. Вытягиваю из пачки сигарету, вставляю в зубы и глубоко затянувшись, прикуриваю. Пока всё идёт хорошо, я не кашляю и дым из ушей не валит. Во рту по-прежнему гадостливо, но перетерпеть можно. Достаю телефон и утыкаюсь в него, будто читаю. Реакция не заставляет себя ждать.

— Совсем попутал? — Журкин, кажется, теперь у них за главного. Подходит ко мне и сверлит бычьим взглядом. — Пошёл вон отсюда.

— Не мешай, — отмахиваюсь я от него. — Дай параграф дочитать.

— Какой к чёрту параграф? — обалдевает он. — Ты сюда дорогу забудь.

— Фигасе! Святоша курит, — подваливает Румянцева.

Она настроена более доброжелательно, чем они, за что я ей очень благодарен.

Ляпин принюхивается:

— Походу ладан.

— Ты правда ладан куришь? — хрипло смеётся Румянцева.

— Я курю фимиам.

— А это что такое?

— Типа ладана только круче.

— Дрянь какую-то курит, — морщится Титов. — Табачище дешевый. Небось отечественный.

— Погодите, — останавливает их Журкин. — Я, кажется, доходчиво сказал ему отваливать. Или он нарочно нарывается?

— Послушай, — тороплюсь сказать я, потому что сигарета от глубоких затяжек почти истлела, а перемена скоро закончится. — Я хожу, куда хочу. Ясно? И ты или кто-то ещё мне не указ.

— Это он без Макарова борзеть начал, — подтявкивает Титов.

— Именно! — Журкин бьёт мне по руке с телефоном. — Это ты нарочно пришёл, да? Позлорадствовать над Сашкой?

Убираю телефон в карман и достаю ещё одну сигарету, снова картинно прикуриваю и ухмыляюсь.

Мне уже совсем дурно, в голове плывёт, а желудок сопротивляется интоксикации.

— Я пришёл нарочно, — признаю я. — И теперь буду приходить всегда. Чтобы каждый раз, глядя на меня, вы вспоминали Макарова. И то, как он оступился. И как был наказан. Чтобы смотрели и помнили, что за всё в жизни нужно расплачиваться. Быть может не сию секунду и не громом среди ясного неба, а всего лишь мокрым асфальтом или фонарным столбом. Бог всё видит, пацаны, и вы у него уже не на хорошем счету.

Лицо Журкина вытягивается, Титов бледнеет, на губах Румянцевой блуждает недоверчивая, но испуганная улыбочка.

— Хочешь, чтобы мы связали его смерть с тобой? — она косится на остальных пацанов.

— От вас я ничего не хочу. Просто сказал и всё. Дальше, решайте сами.

В школе звенит звонок, ашки и десятиклассники сваливают, а наши замирают в непонятках.

Судя по всему их пробрало. Они вроде и наехать хотят, но теперь уже не знают, стоит ли.

На этой фееричной ноте я горделиво вскидываю подбородок, разворачиваюсь, с одной лишь мыслью: поскорее добежать до туалета, однако делаю шаг и организм, придя в движение, больше не в состоянии сдерживаться. Ноги подгибаются и меня позорно тошнит прямо на глазах у всей Макаровской шоблы.