Танцуй со мной в темноте - Алекс Хилл Страница 19

– Привет, братишка. Давно не виделись. Тоже приехал с батей попрощаться? – произносит Глеб, но в его интонации нет и капли радости от встречи.

– Мы с тобой не родственники, – цежу сквозь зубы. – И единственное, зачем бы я пришел к твоему бате, так это чтобы увидеть его последний вздох.

Глеб скалится и нервно барабанит пальцами по барной стойке:

– А ты все такой же дикий зверек, Никитка. Никакой благодарности к человеку, который тебя вырастил и дал все, что должно было стать моим.

– Хочешь, отдам тебе все игрушки, что он купил мне, и может даже найдется пара старых футболок?

– Я хочу свои бабки! – Глеб в момент становится серьезным, его правая рука сжимается в кулак. – Даже не надейся, что твоя шлюха-мать сможет получить хоть копейку. Она уже сожрала свой кусок пирога.

***

Мне было шесть, когда мать вышла второй раз замуж. Мы переехали из маленькой квартиры в большой двухэтажный дом, где у меня появилась своя комната с телевизором и двуспальной кроватью. Смутно помню это время, но поначалу я вроде бы радовался переменам в нашей жизни, пока не начал осознавать, что это за жизнь.

Николай занимался бизнесом. Я никогда особо не вникал, не имел интереса, но его дело определенно было вне закона, судя по количеству швали, которую он называл партнерами и постоянно тянул домой, чтобы развлечься. Понятие веселья у него было специфическое…

Мать часто плакала. Я слышал ее крики и хрипы, прячась в своей комнате, и все ждал, когда она войдет и скажет, что мы уходим. Но этого не происходило, она не предпринимала абсолютно ничего. Только спустя несколько лет я понял, что это было. Зависимость. От человека и от его грязных денег. Она себя продала. Всю без остатка.

Но я не хотел, чтобы меня покупали.

Никита, так нужно. Коля любит нас, просто у него проблемы на работе. Он на самом деле хороший. Ты же знаешь. Смотри, какую приставку он купил тебе, – говорила мать, протягивая мне коробку.

Я видел в ее блеклых глазах боль, видел синяки вокруг ее потрескавшихся губ… Приставка была расколочена за пять минут, и чуть позже пришлось за это ответить.

Сверкнули сумасшедшие карие глаза.

Взлетел кулак.

Дальше помню только вкус крови и шум в голове, напоминающий рев мотора.

Глеб – сын Николая от первого брака. Его мать, по всей видимости, не была такой тупой, как моя, и вовремя свалила, забрав ребенка. И все равно несколько раз в год Глеб приезжал к нам. Я ненавидел это время. Было еще хуже, чем обычно, потому что каждый раз приходилось играть в спектакле «счастливая семейка», который жутко меня раздражал.

В эти несколько недель все становилось другим. Не было пьянок, драк и ссор. Николай изображал заботливого папочку, мать – счастливую хозяйку дома. Можно было бы радоваться этому недолгому спокойствию, но ожидание конца порой хуже, чем он сам. Как только Глеб уезжал, все возвращалось на круги своя.

Все по новой и с большей жестокостью.

Свежие синяки на лице матери, шрамы на моей спине, вонь перегара на кухне. Шум. Вопли. Невменяемый смех.

Глеб ни черта не знал. Он ненавидел меня за то, что я отнял у него отца и семью, даже не догадываясь, чего именно избежал. И меня это так бесило. Каждый раз, когда он заикался, что мне повезло, я чувствовал, как кто-то пилит мои кости. А когда Глеб решил обвинить меня и мать в том, что мы сломали ему жизнь, я просто не выдержал…

Мне было двенадцать, а ему почти семнадцать. Он был пухлым и прыщавым подростком, а я щуплым и мелким пацаном, для которого драки уже стали обычным делом. Как и боль. И самое главное, я совсем не чувствовал страха. Глеб заработал нехилый сотряс, потерял зуб и тут же отправился в больницу. Я отделался царапинами и синяками, но только до появления отчима…

Он выбил мне три зуба.

Странно, что челюсть не сломал.

Никита, видишь, как Коля заботится о тебе. Это самая лучшая стоматологическая клиника в нашем городе. Не волнуйся, скоро все будет хорошо. Боль уйдет, – щебетала мать, поглаживая меня по голове, пока вокруг суетились врачи.

Я и не волновался.

И боли не чувствовал.

Думал лишь о том, что когда-нибудь этот старый урод окажется в больничке с перебинтованной башкой без зубов и языка…

***

– Она получит все, что ей полагается, как его законная жена, – произношу я, наклоняясь вперед. – Она восемь лет сидела у его койки, а где был ты?

– А ты? – злобно прищуривается Глеб.

– Мне не нужны его деньги.

– Рассказывай… Всем они нужны.

– В отличие от тебя, я в состоянии заработать их сам.

– Тогда просто не лезь, Никитка. Если ты и тетя Маша будете хорошо себя вести, то я, так уж и быть, оставлю вам… Чаевые, – усмехается он и достает из заднего кармана пару купюр. – Вот. Налей-ка братику выпить. Самое лучшее, что у вас есть, – швыряет мне деньги.

Ярость превращает кровь в лаву. Пора отправить этого чмыря следом за отцом. Уже собираюсь перемахнуть через барную стойку, но что-то маленькое и холодное касается спины между лопаток.

– «Гленморанджи Квинта Рубан» – слышу звонкий и уверенный голос. – Лучший виски, что у нас есть. Правда, денег вы достали маловато.

– Знаете, что? – Глеб натянуто улыбается Ане. – Заведение у вас отстойное. Лучше я поищу что-нибудь другое.

– Всего доброго, – вежливо говорит Никитина.

Глеб переводит на меня взгляд, дернув верхней губой. Кому-то этот жест может показаться устрашающим, но я-то знаю, что это всего-лишь нервный тик.

– Надеюсь, ты меня услышал, Никита. Не усложняй нам всем жизнь.

– Только ради этого я сам и живу.

– Ты об этом пожалеешь… – выплевывает он, снова дергая губой, и уходит.

Неужели он думал, что будет так легко? Ага, разбежался. Я бы всю их семейку переломал. И сделаю это, если будет нужно, чтобы рассчитаться перед матерью. Она дала мне херовую жизнь, но хоть какую-то. Так пусть ей достанутся эти чертовы бабки, ради которых она пожертвовала всем. Даже мной. Надеюсь, они сделают ее счастливой.

Лава медленно остывает. Мышцы, скованные напряжением, расслабляются. Все чувства сосредотачиваются в том месте, где касается Аня.

– Дебил какой-то, – бурчит она, убирая руку с моей спины. – Может, сходишь покурить, Никит? Вид у тебя какой-то болезненный. Только не говори, что ты тоже ел эту ссаную шаурму.

– Я в норме. Давай работать. У нас еще три часа до закрытия.

– О'кей, – она поднимает ладони вверх. – Давай, мастер-фломастер, просвещай дальше. Я готова.

Внимательно смотрю на малышку. Чистый взгляд синих глаз, хитрая улыбка. И что это? Пытается меня отвлечь? Я бы выбрал другой способ. Например, проверить насколько крепко пришиты пуговицы на ее рубашке или как кожа Ани сочетается с текилой, но здесь слишком много народа.