Под созвездием Южного Креста - Маргарет Уэй Страница 19

— Ты потрясающе выглядишь, — сказал он низким, слегка охрипшим голосом и, взяв волнистую прядь ее волос, погладил ее. — Ты самая красивая женщина из всех, кого мне довелось видеть. — В его тоне появилась легкая ирония. — Прямо героиня поэтических произведений, романтических легенд. Рапунцель, Беатрис, леди из Шалотта…

Что бы он ни говорил, как бы ни мучил ее, невозможно вообразить, что он действительно желает ее. Что она прочтет в его глазах?

— Рада, что платье тебе нравится, — сдавленно произнесла Тони, нервы у нее натянулись, словно струны.

— Мне нравишься ты. — Его глаза обежали ее волосы, лицо, губы, шею, грудь…

— Почему ж тогда ты откровенно противишься этому?

— Привык защищать свою холостяцкую свободу.

— Понятно. — Его пристальный взгляд начинал ее нервировать, но она не отвела глаз. — У тебя двойственность в характере. Я все время ее чувствую.

— Я не могу сблизиться с тобой, моя милая Антуанетта. Даже ненадолго.

— Однако твоя решимость постоянно подвергается испытаниям.

Его губы дрогнули в иронической усмешке.

— Мы оба это знаем.

— Хочу, чтобы ты понял: я женщина. — Подняв руки, она покружилась, словно приглашала полюбоваться собой.

— Ты играешь с огнем, Тони, — предостерегающе заметил он. — А огонь обжигает.

— Я знаю, — ответила она. — Но меня все равно к нему тянет.

— В твоих словах чувствуется обреченность. Она подошла очень близко, присела в реверансе.

— В судьбу ты не веришь? Кажется, начал верить!

— Где-то в глубине души, наверно, верю, — протянул он, — но у нас же есть воля.

— Конечно, чтобы придать смысл нашей жизни, не бояться идти навстречу приключениям, стремиться к осуществлению честолюбивых замыслов, принимать вызов, который бросает нам жизнь.

— Антуанетта, тебе не удастся бросить мне вызов.

Она умолкла, словно признав его правоту.

— Нет, разумеется, не удастся. Мне хорошо известно, каким несчастьем заканчивается неразделенная страсть. — Она хотела проскользнуть мимо него, боясь, что вот-вот расплачется, но в последний момент он схватил ее за руку и крепко прижал к себе, будто стремился унять сотрясавшую ее тело дрожь. Его высокая худощавая фигура была заряжена такой энергией, словно им двигала какая-то внешняя сила.

Сдавленный крик вырвался из груди Тони — смесь страха и сильного возбуждения. Невероятно трудно бороться с влечением! Не успела она опомниться, как его губы прижались к ее с такой силой, что она едва могла дышать. Сердце ее громко колотилось — Берн слышал в ушах его стук. Никогда еще он не испытывал подобного всепоглощающего наслаждения, источник которого все время находился рядом, томясь в ожидании. Его язык раздвинул ее губы, проник во влажную глубину рта. Аромат жасмина кружил голову, его источало ее тело. Жажда обладания росла так быстро, что казалось, его уже ничто не сможет остановить. Словно яркая красная вспышка. Красное — означает страсть. Красное — означает опасность.

— Разве не говорится, что лучший способ избежать искушения — поддаться ему? — Он оторвался от ее губ, его глаза сверкнули. Тони стояла, как завороженная, без движения, не в силах ответить. Он слегка потряс ее за плечи: — Тони? — И погладил по щеке.

— Что? — еле слышно пролепетала она.

— Я не хотел… Так получилось. Но я могу остановиться. — В его голосе зазвучала привычная твердость.

Боль пронзила ее сердце.

— Почему ты так жесток?

— Жесток? — Берн смотрел на нее со смешанным чувством гнева, раскаяния, желания. Все эти противоречивые эмоции боролись в нем, отражаясь на смуглом лице. — Я пытаюсь удержать контроль над ситуацией. Пока ты не готова…

— Просто не знаю, как ты мог такое сказать! — возразила она.

— Я так думаю.

— Значит, ты разрываешься между желанием дать волю своим чувствам и оттолкнуть меня, чтобы не сорваться в пропасть? — В ее глазах стояли слезы.

— Именно это меня и беспокоит: пропасть, в которую мы можем сорваться. Ты тоже должна бояться.

— Можно я пойду, Берн? Мне надо идти, — взмолилась Тони.

Она выглядела такой юной, от ее красоты дух захватывало! Берн заговорил с нескрываемой страстью:

— Я не причиню тебе зла.

— Уже причинил.

— От души надеюсь, что нет, — с искренним чувством сказал он.

— Не беспокойся. — Гордость заставила ее поднять голову. — Скоро я покину твою территорию. В Париже мне нравится гораздо больше.

— Ты никогда не научишься убедительно лгать.

— Я здесь чужая. — Она горестно покачала головой, светлые волосы, обрамлявшие разрумянившееся лицо, всколыхнулись. — Мне негде голову приклонить.

Правда, заключенная в этом безыскусном признании, поразила его.

— Я все улажу, Тони. Обещаю. — Ему вдруг захотелось защитить ее от всякого зла.

— Не надо. — Она отрицательно качнула золотистой головкой. — Мне от тебя ничего не нужно, Берн. — Даже произнося эти слова, она дрожала от желания, такого сильного, что боялась потерять сознание.

— Ты хочешь того же, что и я, — хрипло пробормотал он. — Хорошо ли это для нас — другой вопрос.

— Тогда почему ты меня не отпускаешь? — воскликнула она.

Тут только он сообразил, что его рука все еще обвивает тонкую талию.

— Потому, что я не в себе, — выдохнул он. — С той минуты, как тебя увидел.

— Вот и отлично! — Тони была на грани истерики. — Могущественный Берн Бирсфорд наконец-то узнал, что такое мука. И я тому причиной. Мыслимо ли представить такое? Маленькая Тони Стритон, девочка, которая была влюблена в тебя, когда ей было семь.

— То есть, как это была! — Он притянул ее к себе, его серые глаза заблестели так, что могли, кажется, осветить весь мир.

На сей раз она даже не успела вскрикнуть. Он впился губами в ее рот и продолжал целовать, пока возбуждение не стало почти невыносимым. Ее соски отвердели и проступили под атласной тканью облегающего корсажа. Его рука потянулась к ним.

— Берн! — воскликнула Тони в мучительной агонии наслаждения.

— Я хочу тебя, — пробормотал он. Он мог бы поднять ее одной рукой. Унести.

Однако судьбе было угодно вмешаться в происходящее в тот самый момент, когда они вплотную приблизились к опасной черте.

— Тони? Ты там, дорогая? — послышался голос Сони, становившийся все громче по мере ее приближения: она шла из коридора в спальню.

Тело Тони горело. Напряжение между ней и Берном было так велико, что стало почти осязаемым, воздух наэлектризовался и почти потрескивал. Соня заметит. Непременно.