Кольцо с изумрудом - Мэй Макголдрик Страница 19

Элизабет приняла решение и теперь взвешивала все «за» и «против». Она ничего не теряет и многое выигрывает.

Ну хорошо, она теряет имя, положение, семью. И что в данный момент более всего ее удручало – волосы. Волосы придется остричь.

Отец Мэттью с ужасом наблюдал, как чудесные шелковистые локоны падали на пол в то время, как Элизабет излагала ему свой план.

Она собиралась ехать во Флоренцию. Там опять у власти Медичи, в городе процветают искусства и ремесла. Она сможет устроиться учеником или подмастерьем к кому-нибудь из знаменитых мастеров. Самый почитаемый – Леонардо – недавно умер, но, может быть, ей повезет, и она будет работать под началом Рафаэля. Или с юным гением – Челлини. А может быть даже, если судьба будет к ней благосклонна, она найдет себе работу в каких-нибудь мастерских, которыми заведует Микеланджело Буонарроти.

Пока она говорила, священник припомнил, что братство францисканцев, к которому он принадлежал, сейчас как раз строит церковь неподалеку от Флоренции. Элизабет попросила его написать рекомендательное письмо братьям, с тем чтобы она могла продемонстрировать им свой талант живописца.

Переодевшись мужчиной, она сможет путешествовать, она сможет найти работу, и, наконец, – она сможет жить так, как ей захочется. Это вполне возможно. Элизабет чувствовала, что это ей по силам.

Отец Мэттью смотрел на нее округлившимися глазами. По тому, насколько все продуманно, создавалось впечатление, что она готовилась к такому обороту дел, по крайней мере, много лет. Когда он высказал свое предположение вслух, Элизабет с ним согласилась. Она призналась ему, что мечтала об этом долгие годы. Она представляла себе, как это было бы замечательно – переодеться мужчиной. Планировала, что бы она могла тогда сделать, чем заниматься. Думала, куда можно будет поехать, у кого учиться. Но всегда ей казалось, что это только мечты, чудесные и неисполнимые.

Отец Мэттью всегда поддерживал увлечение Элизабет живописью. Он высоко ценил ее талант и понимал, что этот талант требует развития.

Подобно всем творческим натурам, Элизабет нуждалась в подходящем окружении. Ей нужно было с кем-то обсуждать вопросы, относящиеся к живописи, проблемы, связанные с этой профессией. Было много таких вещей, в которых ей был необходим совет и руководство людей, сведущих и понимающих. Священнику было ясно, что художественная среда ей необходима как воздух, без нее она застрянет на месте. Элизабет важно найти такого учителя, обучаясь у которого она сможет продвигаться дальше в любимом ею искусстве.

– Я больше не могу смотреть на то, что ты с собой творишь! Это противоестественно, вот что я тебе скажу!

Черные пряди продолжали падать на дощатый пол сеновала.

– Я почти закончила! – сказала Элизабет, бросив заговорщический взгляд на своего верного друга. – Ты должен мне сказать, как это выглядит сзади.

– Это выглядит… ты выглядишь… как мальчишка! – обескураженно воскликнул священник. – Прости меня, господи!

– Да ладно тебе! Ты произносишь это так, как будто свидетельствуешь об убийстве.

– Это именно то, что я и чувствую, – простонал отец Мэттью. – Я чувствую себя так, как будто стал свидетелем убийства молодой женщины, даже не свидетелем, а соучастником.

– Да ну, ерунда, не расстраивайся так, – мягко произнесла девушка и встала. – Это только начало. То ли еще будет. Мне еще многое предстоит сделать!

– Я хорошо понял все, что ты говорила о своем творчестве. Но то, что ты совершаешь сейчас, не укладывается ни в какие рамки. Одно дело – писать картины и вывешивать их в церкви для того, чтобы все могли любоваться результатами твоего художественного дара, и совсем другое – остричь волосы, переодеться в мужское платье и отправиться в одиночку бог знает куда! Это слишком. Когда до сих пор я поддерживал и одобрял твой художественный талант, моя совесть была спокойна, потому что я знал, что ты в безопасности. Положение твоего отца обеспечивало тебе защиту. Но сейчас… все заходит слишком далеко.

– Да, понимаю. Я изложила тебе мои планы, но ты думаешь, что мне это не по плечу. – Элизабет взглянула на него с вызовом. – Но, скажи, святой отец, а какой еще выбор у меня есть на данный момент? Ты всегда говорил, что мы должны уметь преодолевать трудности и испытания, выпадающие на нашу долю. Что мы должны двигаться вперед, несмотря на все тяготы.

– О-о! Мне следовало об этом подумать! – Отец Мэттью закатил глаза. – Теперь мне придется расплачиваться за свои же собственные поучения.

Элизабет скорчила свирепую рожу.

– Ну, как ты считаешь, вот так я выгляжу убедительно? Как мужчина?

– Ты очень убедительно умеешь говорить, – пробормотал священник себе под нос.

– Ладно, как бы там ни было, это еще только первый опыт!

Отец Мэттью смотрел на происшедшее с девушкой превращение.

Плотная мешковатая одежда скрывала округлости женского тела. Короткие черные волосы обрамляли лицо и красивыми волнами ложились на плечи. Вздувшаяся от синяка щека уже немного опала, но рубец от раны так и останется. Конечно, для женщины такой шрам был бы настоящим уродством, но для мужчины как раз наоборот. А как она держится! С какой независимостью и уверенностью в себе!

– Добраться до Флоренции! Выдать себя за мужчину! – Священник неодобрительно покачал головой. – Еще раз повторяю – это совершенно противоестественно.

Элизабет вдруг облегченно рассмеялась. Что-то отпустило ее внутри. В этот момент ей показалось, что она смеется впервые за многие тысячи лет.

Отец Мэттью тяжело опустился на солому. Тяжелые мысли одолевали его. Ему на ум приходили сотни всевозможных случайностей и препятствий, что грозят молодой девушке в пути. Он несет за нее ответственность. Да, но перевешивает ли эта ответственность ту службу, что он выполняет в данный момент? Может ли он оставить свою паству, чтобы сопровождать Элизабет в далекое путешествие? Не в состоянии принять окончательное решение, священник машинально вертел в руках и разглядывал клетчатый плед, который Элизабет отдала ему с просьбой вернуть Макферсону. Ну, благородный рыцарь вряд ли возьмет назад одежду. Отец Мэттью подумал, что можно сразу отдать одежду нуждающимся. Под пледом лежала аккуратно свернутая, еще влажная рубашка. Элизабет ее выстирала остатками воды, что он принес, чтобы промыть ее раны. Рубашка была вся в пятнах крови. Ее крови. Он задумчиво покачал головой.

– Итак, что ты думаешь? Смогу я вот так выйти на люди, прямо в этой одежде? Поверят флорентийцы, что я мужчина?

Не услышав никакого ответа на свой вопрос, Элизабет повернулась к священнику. Бледный как мел, он сидел на соломе, держа в руках килт Макферсона.