Зеркало маркизы - Наталия Ломовская Страница 19

Бриллианты оставили Анну совершенно равнодушной – она не нашла в них красоты и сочла даже, что поддельные гораздо красивее, искристее. Впрочем, у нее хватило соображения не делиться с Музой своим наблюдением.

– А вот, смотри. – Муза открыла плоскую коробку, устланную внутри малиновым бархатом, словно готовальня. Ожерелье, серьги, браслет. Мутно-серые овальные камни, совсем некрасивые.

– Почему они… без граней? – спросила Анна.

– Это называется – кабошоны. Опалы всегда обрабатывают так, чтобы видна была игра.

Но Анна не видела никакой игры – до тех пор, пока Муза не повернула коробку к свету. В сером, мутном, молочном тумане вспыхнули синие и алые огни. Далекие и близкие, манящие и недостижимые. Это казалось настоящим волшебством.

– Бесценные, – негромко произнесла Муза. – Зашла к знакомому ювелиру как-то… А на нем лица нет. Хотите, говорит, по дешевке приобрести настоящее сокровище? Вчера продал генеральше Баскаковой чудесные опалы, три дюжины, недавно с Цейлона привезли. А нынче с утра соцприслужница ее прибежала, умоляет забрать камни назад. Застрелился, мол, генерал Баскаков. С вечера здоров и весел был, ни на что не жаловался, в баньке попарился, бутылочку коньячку осадил и закусил перепелками. А с утра пораньше, дурного слова не говоря, достал из сейфа свое именное оружие да и проветрил себе мозги. Взял назад камушки, объясняет ювелир, что тут поделаешь, а теперь и сам боюсь их у себя держать. Продаю, говорит, себе в убыток. Я и купила.

– Не побоялись?

– Не побоялась, – подтвердила Муза. – Супруг к тому моменту мне уже опостылел так, что я вовсе не против была, чтобы он мозги себе проветрил. Он с моей сестрицей у меня за спиной любовь крутил.

– Не знала, что у вас есть сестра.

– О, да. Сестра. Хищная, лживая, беспринципная сучка. Всегда пыталась отравить мне жизнь. Кичилась своим богатством и красотой. Своими мужьями, ролями и драгоценностями. Но в конце концов…

Тонкие пальцы Музы сжались на запястье Анны. Колючие кольца впились ей в кожу.

– У вас такие холодные руки, – обеспокоилась Анна. – Принести шаль? Затопить камин? Или грелку…

– Спасибо, дитя мое, мне ничего не надо. Это от камней. От драгоценных камней всегда мерзнут руки. Я когда-то любила янтарь – он теплый. Но носить янтарь могут себе позволить только старые девы и библиотекарши. Это их шик. А мы с тобой остановимся на сапфирах. Вот, скажем, на этих…

Длинные серьги с переливчато-синими камнями, оттенком – как павлиний хвост, как крыло тропической бабочки Морфо, как небо вечером после погожего летнего дня.

– Теперь ты похожа на принцессу, – шепчет Муза, ее лицо исполнено такого чистого восторга и поклонения, что Анне становится неловко. Она видит всю себя, с головы до ног, в зеркале. Ей нравится свой новый облик, но она не понимает восхищения Музы. Ведь платье и серьги ничего не изменили на самом деле – просто она стала немного заметнее. То синтетическое платьице с наивными пайетками, которое было на Анне в новогоднюю ночь, красило ее не меньше.

А может, даже и больше. То платье она купила себе сама. И оно принадлежало ей. В нем она чувствовала себя более уверенно. Чувствовала себя в безопасности.

А все эти чудесные вещи придется снять и вернуть.

Но ради удовольствия своей подопечной Анна ничего такого не сказала и сделала вид, что в восторге от платья. Притворилась, будто ей нравится до дрожи держать в руках драгоценные камни. С нежностью прикасалась к кружевному белью. Почти влюбленно смотрела на белоснежную шубку. Вдыхала аромат духов, которыми ее обрызгала Муза, – холодный, чистый, снежный запах.

Но не ощущала ни влюбленности, ни вожделения.

Впрочем, ее чувства переменились, когда Анна увидела на пороге Милана. Тот явно не собирался заглядывать в светелку Музы. Быть может, только проходил мимо, да так и застыл. Анне льстило его внимание, нравилось ошеломленное выражение лица. Милан прикусил губу, что делал, как она успела раньше заметить, в минуту смятения, и это крошечное движение вдруг отозвалось теплой волной у нее в груди.

Да что же такое?

В конце концов Анна согласилась на эту авантюру. Согласилась только потому, что представила себе, как она едет в машине с Миланом. Как снежный, чистый аромат ее духов наполняет салон автомобиля. Как Милан наклоняется к ней, чтобы сказать что-то – что? – но не говорит, а прижимается лбом к ее плечу. Как соприкасаются их лица. Как он находит ее холодные, дрожащие губы своими горячими губами. Быть может, она почувствует в его объятиях хоть что-то… Что сделает ее живой.

Но все происходит гораздо быстрее, чем она ожидала. Анна устала. Оказывается, все эти дамские штучки, которых ей так не хватало в прошлой жизни: примерки, прически, маникюры – оказывается, они действительно могут утомлять. Муза тоже устала. Угомонилась гораздо раньше, чем в обычные дни. Впрочем, музыка все так же играет. Вариации Гольдберга. Пожалуй, Анне будет не хватать этого, когда она отсюда уедет. Но никто не мешает ей купить несколько дисков с классикой и гонять их все ночи напролет на своем маленьком музыкальном центре. Она знает, где можно их найти. В большом торговом центре, где Анна покупала себе пуховичок, есть небольшой закуток. За прилавком стоит лысый продавец, обращающийся с покупателями с таким галантным презрением, словно он владеет какой-то тайной магией. Над его блестящей, как хрустальный гадательный шар, головой тихо покачиваются «ловушки для снов», позванивают «ветерки», колышутся свитки с иероглифами. На полках причудливые вещицы – те же хрустальные шары, ароматические палочки, магические талисманы. Таращатся бронзовые жабы с монетками во рту, сыто улыбаются костяные божки. Около них висят бусы и четки из желтого камня, малоценность которого насмешливо подчеркивается стоящими рядом пепельницами – из него же. Там же есть стеклянная витрина с дисками: звуки природы, буддистские мантры, суфийские зикры и немного классики. Едко, вкрадчиво пахнет благовониями. Магией…

Анна думала о ней, проваливаясь в сон. Она не верила в магию, не верила в сверхъестественное. В ее жизни вера в высший разум занимала ровно столько места, сколько в родительском доме занимал импровизированный иконостас. Тумбочка под кружевной салфеткой, на ней старинная икона Николы Чудотворца, потемневшая до того, что видна только поднятая для благословения рука и страшные белки глаз. И рядом икона новая, глянцевая, ярко отпечатанная, – Иисус Христос среди беленьких овечек на зеленом лугу. За иконами спрятаны тонкие свечки, гибкие от тепла, и потрепанная книжица с молитвами на каждый день. Мать иногда пытается читать их, с большим трудом продираясь через трудности церковнославянского шрифта, зажигает свечу, астматически вздыхает. Мать иногда говорит о грехе, о царстве Божьем, о милости Господа, но как могут быть связаны царство и подтаявшие свечи? Милость и склянка с крещенской водой? Анна никогда не могла связать для себя эти вещи и понятия. Ей проще поверить было в то, что полые звенящие трубочки отпугивают злых духов, что бронзовая жаба с монеткой во рту приносит в дом богатство, а гороскоп в воскресной газете может помочь избежать неприятностей – неважно, что ты забываешь его, едва успев дочитать до конца.