Месть еврея - Вера Крыжановская Страница 19

Она улеглась и закрыла глаза, повергнув приятель­ницу в недоумение. Не находится ли теперешнее него­дование в связи с подмеченным ею утром прощальным поцелуем.

Дней через пять по приезде должна была состоять­ся свадьба Антуанетты. С обоюдного согласия было ре­шено провести это время исключительно в семейном кругу, не считая, конечно, кое-каких необходимых ви­зитов. Празднество открывалось в день свадьбы боль­шим балом у княгини, за которым следовал целый ряд вечеров, кавалькад и пикников, частью приготовленных Раулем, частью соседними помещиками. Пока время текло спокойно, весело, а княгиня оказывала все большее расположение Валерии, осыпала ее ласками и настолько явно старалась сблизить ее с Раулем, что ошибиться насчет ее дальнейших намерений было не трудно: подоб­ное отношение пробуждало в душе Антуанетты смутную тревогу, а у графа сожаление и злость. Накануне свадь­бы все собрались на террасе. Вошедшая княгиня взгля­нула на сияющего сына, сидевшего подле Валерии и помогавшего ей вязать букет.

— Вот уже пятнадцать лет, друзья мои, не выез­жала я из замка, а нынешнюю зиму думаю провести в Пеште. Во-первых, чтобы быть ближе к сыну, кото­рый возвращается в полк, а затем... может быть, Рауль женится и мне выпадет второй раз счастье справить свадьбу.

— Не слишком ли ты торопишься со своими плана­ми,— возразила Антуанетта.— Рауль будет совершен­нолетним еще только через три месяца, а потом мне ка­жется, что он еще слишком юн для женитьбы.

Рауль обернулся красный, как вишня. Глаза его бле­стели и губы нервно вздрагивали.

— Кто это утверждает, что я слишком молод для женитьбы? Дорогая Антуанетта, Рудольф всего на че­тыре года старше меня, а вы его нашли достойным вас. Позвольте вам заметить, что вы ошибаетесь, а мама как всегда права, находя, что мне пора пристроиться.

Возмущенное негодование юноши вызвало общий смех.

— Успокойтесь, кузен, я ничего больше не говорю,— ответила Антуанетта.— Видя, что вы рассвирепели как лев, я беру свои слова обратно и объявляю вас вполне зрелым для брака. Кто бы мог подумать, тетя, что у нашего святого повсюду уши. А я думала, что он ни­чего не видит и не слышит...

— Ничего, кроме Валерии,— докончила княгиня, с восторгом глядя на оживленное лицо сына.

Настал, наконец, торжественный день. С утра в зам­ке было радостное оживление. Прислуга суетливо бе­гала взад и вперед, развешивая гирлянды, флаги и шка­лишки; в садах готовили иллюминацию и фейерверк, огромная оранжерея, примыкавшая к приемным комна­там, преобразовалась в волшебный зимний сад, с до­рожками, усыпанными песком, с тенистыми уголками и зеленой чащей померанцевых деревьев. Но в комнатах, занимаемых невестой и ее подругой, еще царила без­молвная тишина. Антуанетта пожелала провести послед­ние часы девичества в одиночестве и покое до прибытия барышень, которые должны были ее одевать. Она по­молилась, а затем Валерия, отослав горничных, сама помогла ей одеться; она обула ее, причесала пышные волосы и накинула пеньюар, который она должна была сменить на роскошное, отделанное кружевами платье, разложенное на диване. Обе были молчаливы: невеста думала о предстоящей великой минуте, а Валерию вол­новали самые разнообразные чувства. Накануне брат передал ей портрет Самуила и письмо, в котором тот описывал все, что делал, о чем думал со времени ее отъезда; он добавлял, что отец фон-Роте был спешно вызван в Рим, где пробудет две-три недели, а ему оста­вил работу, но все же обещал, что его отсутствие не за­держит крещения.

— Мне надо с тобой посоветоваться,— обратилась, наконец, Валерия к своей подруге, подсаживаясь к ней.— Вот погляди,— продолжала она, взяв со стола футляр и подавая его Антуанетте.— Сегодня утром княгиня позва­ла меня к себе и подарила мне это ожерелье, говоря, что любит меня, как родную, и смотрит, как на свою дочь.

Антуанетта открыла футляр. На черном бархате ле­жало несколько ниток бесподобного жемчуга с сапфи­ровой застежкой.

— Какое великолепие,— проговорила она,— и вежли­вость требует, чтобы ты одела его сегодня. Но ты оза­бочена, Валерия. Этот подарок заставляет тебя заклю­чить, что княгиня одобряет любовь к тебе Рауля, кото­рую тот не скрывает.

— Так ты тоже заметила, что этот сумасброд выка­зывает мне чересчур явное и нежелательное расположе­ние? Я избегаю его насколько возможно, но не могу же я быть невежлива относительно сына княгини, она так ко мне внимательна. Хотя в словах Рауля нет ничего определенного, ко его взгляды, которые всюду следят за мной, тяготят меня; в его присутствии я чувствую как бы гнет над собой и хотела бы скорей уехать отсюда, даже сегодня, а не завтра. Дружба княгини с отцом мне кажется подозрительной, равно как и отеческий тон отца к князю. Боже мой, что выйдет из всего этого? Что если Рауль сделает мне предложение? Посоветуй, Антуанетта, что мне тогда делать?

— Будь спокойна,— отвечала г-жа Эберштейн, целуя ее.—Ты, несомненно, нравишься Раулю. А почему бы ему не выражать своих чувств, раз ему неизвестны ваши от­ношения с Самуилом и ваша помолвка? Хотя я не ду­маю, чтобы он теперь сделал тебе предложение, вернее, он оставит его до зимы, а до тех пор известие о твоей свадьбе рассеет его мечты. В худшем случае, можно все доверить тете, имеющей влияние на сына, чтобы заста­вить позабыть увлечение молодости. Потом я уверена, что папа и Рудольф никогда не допустят этого. Они знают, что ты должна выйти за Самуила и что с этим браком связана честь нашего имени.

— Да, по крайней мере, честь данного слова,— про­шептала Валерия.

— Теперь, дорогая, позвони горничной. Уже около

пяти, а венчание назначено на семь, и скоро слетятся наши приятельницы.

Валерия оканчивала одеваться, когда донеслись го­вор и смех, а затем целый рой молодых барышень во­рвался в комнату и окружил невесту.

Обряд венчания был торжественно совершен в церк­ви замка, затем новобрачные принимали поздравления и при звуках оркестра и громких «ура» открыли бал, после чего танцы следовали один за другим, а оживле­ние возрастало по мере того, как шампанское горячило головы.

После вальса Валерия, опираясь на руку Рауля, вы­шла в зимний сад, феерически освещенный лампами, скрытыми в зелени; оба были оживлены танцами. Князь провел ее к отдаленной группе деревьев, посадил на зе­леную бархатную скамейку, изображавшую дерн, и сам сел возле нее. Валерия обмахивала веером разгорячен­ное лицо, а князь любовался ею, нисколько не скрывая своего благоговейного восторга. Вдруг он опустился на колени, схватил ее руку и страстно проговорил:

— Валерия, ангел мой, я люблю вас больше жизни! Согласитесь быть моей женой или дайте умереть у ва­ших ног.

— Бога ради, князь, встаньте,— умоляла Валерия, побледнев от волнения.— Вас могут увидеть!.. То, о чем вы просите, невозможно.

— Невозможно! — повторил он недоверчиво.— Я не встану, пока не услышу моего приговора. Вы отвергаете меня, потому что я вам антипатичен или потому, что со­мневаетесь в моих чувствах?

— Встаньте, Рауль, и сядьте возле меня,— молила она со слезами на глазах.