Пусть простить меня невозможно - Ульяна Соболева Страница 19

Пошел в наступление. И грянет война.

— Это не имеет значение.

— Отчего же. Мне интересно, бл*дь, какое решение ты бы приняла, а? Просвети меня.

— Вронский был не единственным мужчиной на свете, — прошипела ему в лицо и попыталась выдернуть руку, но он не дал, сдавил мои руки сильнее.

— Да неужели? И что ты этим хочешь сказать? Уже есть кто-то на примете?

— Пока нет.

— Пока?

Выкрутил мои руки назад и впечатал меня в себя.

— Послушай меня внимательно, Оксана. Не знаю, какая ху*ня влезла в твою голову, и что ты себе надумала, но никаких других мужчин не будет, а если будут, то ты пожалеешь о том, что родилась на этот свет.

Впервые я увидела, как его лицо стало сероватого оттенка от злости, как заиграли желваки на скулах.

— А о чем пожалел бы ты, если бы в твоей жизни появилась другая женщина? О чем мне жалеть в таком случае? Ты мне лжешь, ты скрываешь от меня какие-то загадочные дела, звонки… после нашего уговора говорить друг другу правду.

— Есть правда, которая тебе не нужна. И если я о чем-то умалчиваю, то только для того, чтобы уберечь тебя. Сколько лет я рядом? Что я должен делать, чтоб ты доверяла мне? Чтоб ты не искала причины развалить то, что мы так долго строили. Мне дорого все, что у меня есть.

— А мне кажется, что тебе дорого то, что у тебя есть, но почему бы не иметь где-то еще. Хватит кричать на меня и говорить, что я параноик… эта женщина была рядом, и ты пока что не рассказал мне — кто она и зачем вы уединялись… если ты будешь мне лгать, Руслан…

— То, что будет, Оксана?

— Я уйду от тебя.

Я не верила, что сказала это. Не верила, что произнесла это вслух.

— Тебе никто не даст уйти. Стать моей женой — значит быть похороненной со мной в один день под одной плитой, Оксана. Запомни это раз и навсегда.

— А я и не забываю, что ты бандит.

— Бандит… красиво сказала, как в кино. Да, бл*дь, я бандит, зек, а ты жена зека и бандита. Поэтому уйдешь из моей жизни только, если я так решу.

— Да? Я твоя вещь? Ты выбросишь меня, когда сам захочешь?

— Хватит, — тряхнул изо всех сил и развернул лицом к мосту, толкнул к самым перилам. — Все. Мне надоел этот разговор. Забудь о нем. Просто забудь. Хватит. Я люблю тебя. Нет других женщин. Нет лжи. Ничего нет. Чего ты хочешь? Взять отпуск на неделю? На две? На три? Говори.

Прижался к моей шее горячими губами, и я закрыла в изнеможении глаза. Хочу… я хочу, как раньше, я хочу, чтоб мне не угрожали твоей смертью и смертью детей…

— Проси, что хочешь, и забудем об этой херне… она не про нас, девочка моя.

Обхватил мою грудь ладонями и страстно дышит мне в шею.

— Помнишь, как я тебя… при гостях. Возле перил. Внизу твой муж, люди, мой отец, а я тебя трахаю… помнишь, аааа, помнишь?

Обжигает своим хриплым шепотом, скользит ладонью под юбку. И мне до боли хочется, чтоб все это вернулось, чтоб мне не надо было отдирать его от себя с мясом, не надо было стрелять себе прямо в сердце.

— Не помню, — закатывая глаза, когда его пальцы вошли в меня, — напомни мне…

Счастье продлилось меньше, чем я думала. Боже, как же я хотела, чтоб о нас забыли, чтоб все это прекратилось, чтоб оказалось дурным сном. Но это ожидание, эти внутренние тиканья часов и секундная стрелка в голове, отмеряющая мое время.

Но я выдрала себе глоток счастья, выдрала целую неделю умопомрачительной любви, сумасшествия и полета над скалами, на которые мне суждено упасть и разбиться. Я даже не представляла, насколько это будет больно.

Когда крадучись, как преступница, шла в кабинет, чтобы оставить там то, что убьет нас обоих. Превратит в осколки нашу любовь и… и сделает меня живым трупом. Но у меня нет другого выхода. Нет никаких альтернатив. Эта самая жестокая, самая радикальная… когда нужно спасти весь организм от заражения, отрезают ту часть, с которой все начало гнить… Гнилой частью являюсь я сама. Я должна себя обрубить и… тогда все останутся живы. Не включая свет, вошла в кабинет, наощупь подошла к столу, опираясь на дрожащие руки, смотрела в темноту, чувствуя, как несусь в адскую пропасть на бешеной скорости. Как же я не хочу вот так умирать… для него. Как же я хочу жить… Но приговор вынесен, и если я не приведу его в исполнение — это сделают другие.

В то утро Руслан встал раньше меня, и я слышала его голос и голоса детей во дворе. Они играли в мяч. Мы планировали пожарить шашлыки и весь день провести за просмотром фильмов. Ванька согласился даже на мои "динозаврские" комедии. Я смотрела, как они бегают во дворе с Русланом, как Руся ловко отбирает мяч у старшего брата и, весело смеясь, убегает с ним к кустарникам роз, Никита перебирает маленькими ножками и пытается бежать за ней, а Руслан смотрит за ними и улыбается. И мне хочется запомнить его таким. Любящим, смеющимся, горящим от счастья, влюбленным в меня. Затишье перед концом света. Я слишком прогневила Бога, чтобы оставаться долго счастливой.

Еще раз посмотрела на своего мужа и ощутила, как вся кровь прилила к щекам. Эти ночи… о что он творил со мной в эти ночи, дни, вечера. Я была вся измята, покрыта следами его неистовства и опустошена до самого донышка… ровно для того, чтобы я начала наполняться снова. Руслан повернулся к окну и помахал мне рукой, подхватывая другой Никиту, и подбросил его в воздухе. Потом прицелился и "выстрелил" в меня Никитой, удерживая его, как автомат. Малыш заливается во всю, вокруг бегает Руся с мячом, а за ней следом Иван. Сумасшедший дом, и я счастлива находиться в центре этого хаоса под названием — жизнь.

Я даже не обратила внимание на смс, протянула руку на автомате, поднесла к глазам и тут же схватилась за подоконник. Захотелось заорать от неожиданности и шока, но я лишь широко открыла рот. Вопль получился беззвучным.

"На твое имя открыта ячейка на вокзале. Возьмешь оттуда документы. К завтрашнему утру они должны быть подписаны Царевым. Как ты это сделаешь, никого не волнует. А не сделаешь, твой муж завтра получит одно из пикантных фото, и это будет лишь начало. Откроешь рот — начнут умирать твои близкие".

Схватившись за горло, смотрю на свой сотовый, замирая и чувствуя, как сильно сжимается сердце.

"Если хотя бы раз пойдешь на поводу у шантажиста, то считай — ты на крючке. И никогда с него не слезешь. Ты будешь напарываться все сильнее и сильнее, до самых печенок, пока тебя не разорвет на хрен".

Это были слова покойного Савелия Воронова. Я как наяву увидела его посеревшее и уже тогда изможденное из-за болезни лицо. И он был прав… понимала, что прав. Если я сделаю то, о чем они просят, они не остановятся… а если расскажу Руслану, то они убьют кого-то из нас. От безысходности и дикого ужаса захотелось заорать. Какое-то время я стояла у окна и пыталась отдышаться.

— Оксана, спускайся к нам, — Руслан махнул мне рукой, и я рассеяно кивнула, открывая окно.