Провинциальная девчонка - Джулия Гарвуд Страница 19

Ты говорил с матерью Линдси? Тебе спиртное в голову ударило! Совсем параноиком стал!

– Напыщенный осел! – фыркнул Камерон.

– Потише, только потише, – умолял Престон, вспотев от ужаса и вытирая лоб бумажной салфеткой. В горле у него пересохло так, что язык едва ворочался.

– Может, обсудим маленький трастовый фонд Кэтрин, об исчезновении которого так беспокоился Джон.

– А что с фондом? – удивился Престон. – Что-то еще осталось?

– О да! – протянул Камерон. – Почти четыре миллиона долларов.

– Вернее, три миллиона, девятьсот семьдесят восемь тысяч, – прочитала Даллас.

– Господи милосердный, я не сплю? – ахнул Престон. – Он сказал нам… сказал, что отвез ее в клинику Мэйо <Расположена в г. Рочестер, штат Миннесота. Основана семьей выдающихся врачей Мэйо.> и они ничего не смогли сделать. Помнишь, Камерон? Он сказал…

– И солгал. Лгал безбожно и во всем, а мы оказались настолько глупы, что верили каждому его слову. Подумай сам, Престон, когда мы видели ее в последний раз? Пару лет назад? Как раз перед тем, как она уехала к Мэйо. Все мы видели, как плохо она выглядела. Потом, по возвращении, Джон сказал, что она не желает никого видеть. И мы, уважая ее желания, больше не показывались. Два года Джон твердил нам, что ее состояние ухудшается и она жестоко страдает. И все это время врал нам в глаза.

Все уставились на Джона, ожидая объяснений. Он поднял руки, словно сдаваясь, и улыбнулся:

– Похоже, игра закончена.

Его слова были встречены ошеломленным молчанием.

– Ты признаешься? – выдавил Престон.

– Именно. Какое облегчение больше не выкручиваться. Ничего не придумывать. Не притворяться перед вами, старички. Камерон прав. Я задумал это давно. Больше четырех лет назад, – беззастенчиво похвастался он. – Любил ли я когда-нибудь Кэтрин? Может быть, в самом начале, прежде чем она превратилась в одержимую наглую свинью. Забавно, как любовь может так быстро превратиться в ненависть. Впрочем, может, я и вообще ее не любил. Должно быть, всему виной трастовый фонд. Вот от денежек я без ума.

Даллас уронила стакан, упавший с глухим стуком на ковер.

– Что ты сделал с нами? – сдавленно прошептала она.

– То, что должен был сделать, – оправдывался Джон. – И ничуть не сожалею. То есть нет, это не совсем так. Жаль, что я пригласил Линдси переехать ко мне. Нет, конечно, поиметь се было совсем неплохо. Каждая минута была чистым наслаждением. Она так хочет угодить мне, что делает в постели все, о чем бы я ни попросил. Поверите, буквально все. Но в последнее время от нее никак не отвяжешься, липнет, как клей, а я не собираюсь снова надевать на себя кандалы, нет уж, слуга покорный.

– Сукин ты сын! – прорычал Камерон.

– Да, я такой, – как ни в чем не бывало согласился Джон. – Хочешь знать самое интересное, помимо трастового фунта хрюшки? Все было чертовски легко.

– Ты убил ее, – констатировала Даллас, закрывая папку. Джон чуть заерзал на стуле.

– Ошибаешься. Яне убивал ее. Убили мы.

– Сейчас мне станет плохо, – пробормотала Даллас и ринулась в туалет. Джон, казалось, еще больше развеселился и знаком велел официанту принести выпивку на всю компанию.

Они сидели молча, скованно, как незнакомые, погруженные в свои мысли люди. После того как официант принес заказ, Джон насмешливо спросил:

– Бьюсь об заклад, Камерон, ты готов убить меня голыми руками, верно?

– Во всяком случае, это мое горячее желание, – ответил вместо Камерона Престон.

Джон покачал головой.

– К чему столько пыла? Ты всегда был слишком горяч, Престон, а после занятий культуризмом вполне можешь переломать мне все кости. Но не будь меня, ты уже загорал бы в тюрьме. Ты не умеешь обдумать каждую деталь. Не видишь дальше своего носа. Не способен рассчитать каждый шаг. Нам приходится подводить тебя к каждому финансовому решению. И пришлось надавить на тебя, чтобы заставить согласиться на убийство Кэтрин. Вот Камерон – дело другое.

Камерон съежился от стыда и отвращения.

– Знаю я, что совести у тебя немного, но в жизни не предлагал, что ты пас кинешь. Мы – все, что у тебя есть, Джон. Без нас ты… ничто.

– Мы были друзьями, и я верил тебе, – вторил Престон.

– Мы по-прежнему друзья, – возразил Джон.

– ничего не изменилось.

– Черта с два! – бросил Камерон. Но Джон даже глазом не моргнул.

– Ничего, переживете, – заверил он. – Особенно когда вспомните, сколько денег я для вас сделал.

Камерон поставил локти на стол и посмотрел в глаза Джону.

– Я хочу свою долю прямо сейчас.

– Об этом не может быть и речи.

– А я говорю, мы распускаем клуб. Забираем все, что нам причитается, и идем в разные стороны.

– Ни в коем случае, – упорствовал Джон. – Ты знаешь правила. Никто из нас не получит и десяти центов в следующие пять лет.

Вернувшаяся Даллас села за стол.

– Я что-то пропустила?

Престон, которого, судя по виду, в свою очередь затошнило, пролепетал:

– Камерон хочет распустить клуб и поделить вклады.

– Ни за что! – возмутилась Даллас. – Попробуй только снять деньги, и Служба внутренних доходов в два счета нас прижмет. Никогда!

– Он не сможет снять деньги, пока мы не пойдем в банк все вместе. Помните? Нужно поставить четыре подписи, прежде чем нас допустят к вкладу. Мы сами выдвинули такое условие, – успокоил Джон.

– Ты настоящий ублюдок!

– Да, ты уже говорил. Согласись, Камерон, ты злишься не потому, что я тебе лгал. Рвешь и мечешь из-за того, что твоя жизнь превратилась в кошмар. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. И понимаю, о чем ты думаешь.

– Интересный разговор. В таком случае просвети меня.

– Ты думаешь, что я не так уж плохо устроился. Верно?

– Да, – кивнул Камерон. – Именно так я и считаю.

– Но у тебя самого хватает храбрости только на то, чтобы ныть, – спокойно продолжал Джон. – А вот я действовал. Ясно? Кстати, Даллас, не солги я, и ты никогда не попросила бы Монка убить Кэтрин.

– Но, Джон, если ты так хотел избавиться от нее, почему же просто не развелся? – допытывалась Даллас.

– Деньги. Я хотел заполучить все, что у нее было. Клянусь Богом, я заслужил это за годы мучений с ней. Она была властной сукой. Все время старалась взять надо мной верх! – взорвался Джон, и впервые они услышали в его голосе горечь и ненависть. – В отличие от Камерона я не глушил тоску спиртным, а думал и рассчитывал. Вы понятия не имеете, как она была омерзительна. Жирела не по дням, а по часам. Кроме того, она страдала ипохондрией. Только и говорила что о своем здоровье. У нее действительно были шумы в сердце, но не настолько серьезные, чтобы придавать этому значение. Она пришла в полный восторг, когда ей об этом сказали. Это дало ей предлог стать еще неряшливее и грязнее. Она улеглась в постель и больше не вставала. Несчастные горничные носились вокруг нее, прыгали на задних лапках, выполняя все желания хозяйки. Я надеялся, что сердце у нее не выдержит такого обжорства. И клянусь, пытался убить ее тоннами шоколада, который приносил с собой каждый вечер, но на это ушло бы слишком много времени. Да, я бегал по бабам, а она ничего не знала, поскольку, как уже сказано, была слишком ленива, чтобы встать с постели, не говоря уже о том, чтобы выйти из комнаты. Поверьте, я не мог возвращаться к ней домой. При виде этой свиньи мне хотелось рыгать.