Австрийские фрукты - Анна Берсенева Страница 18

– Долго объяснять. И все равно ты не поймешь.

Танька отвернулась. Она почему-то обиделась на его слова. Хотя правду ведь сказал – что она в таких делах может понимать? Ничего.

– Таня, – услышала она, – извини. Настроение хуже некуда, вот и… Не обижайся.

Какое – обижаться! Так он это сказал, что у нее от радости чуть сердце через горло не выскочило. Что ж с ней такое-то, а? Это ж просто слова!

– Не радуюсь я потому, что победа эта неизвестно к чему приведет, – объяснил Левертов.

– Как же неизвестно? – возразила Танька. – Убивать тебя больше же не станут? Ну и всё.

– Не всё. – Он покачал головой и поморщился; видно, боль отдалась в сломанных ребрах. – Пусть у нас была убогая пародия на законодательную власть, пусть из Руцкого президент как из дерьма пуля, но как можно было довести до такого чудовищного кризиса, чтобы по улицам бегали вооруженные бандиты и в парламент пришлось стрелять из танков!

Ага, вот почему, значит, тот дом закоптился. В него из танков, выходит, стреляли.

– Ну так если по-другому не понимают? – пожала плечами Танька. – Теперь-то небось дошло.

– Безобразие, – вздохнул он.

– Я безобразие? – испугалась она.

– Безобразие, что руководитель государства действует в такой вот логике неразвитого подростка. А должен был видеть хотя бы на два шага вперед и действовать на опережение. Ничего хорошего такое государство не ждет. И нас вместе с ним.

Про что он говорит, Танька не поняла, да уже и интерес к этому потеряла. И вообще-то единственное, что ее сейчас интересовало: что он с ней собирается дальше делать? Прямо сейчас выгонит или… не прямо сейчас?

Но ответ на этот вопрос пугал ее, поэтому она спросила про другое:

– А ты у них кем работал?

– Руководителем юридической службы мэрии Москвы.

– А пистолет тебе зачем выдали? – удивилась она.

– Так положено. Я вчера дежурил по городу.

– А!..

Танька кивнула, хотя и не поняла, какая тут связь. Если с автоматами придут, так какой толк от пистолета дежурному? Разве что застрелиться.

Из кухни донесся запах горячего белого хлеба. Сами пекут, что ли? Танька сглотнула слюну.

– Иди поешь, – сказал Левертов.

– Я в туалет сначала, – поежилась она.

– Умыться не забудь.

Хлеб был обыкновенный, из магазина, но Евгения Вениаминовна сделала из него гренки. Танька чуть язык не проглотила – никогда таких не ела. Хотя, оказалось, просто куски батона сначала были вымочены в молоке с яйцом, а потом поджарены на сливочном масле. И какао такого вкусного, прямо как шоколад, она никогда не пила – в школьной столовой какао было как коричневая вода, а домой мать покупала только грузинский чай, и тот по чуть-чуть заваривала.

– Сейчас придет Валентина, – сказала Евгения Вениаминовна. – Она мне по хозяйству помогает. Принесет тебе одежду своей внучки, и ты сможешь выйти, подышать свежим воздухом. А твои вещи постираем.

Значит, прямо сейчас не спровадят. Танька воспряла духом. Евгения Вениаминовна вышла из кухни, и она сразу набросилась на еду так, что за ушами затрещало. Гренки съела все до единой, творог с вареньем тоже, поколебавшись, доела и все малиновое варенье из вазочки, а вареное яйцо вынула из серебряной рюмки, в которую оно зачем-то было вставлено, и, мгновенно очистив, проглотила едва ли не целиком. И то не сказать чтоб наелась. Вот же жор какой напал!

Одежда Валентининой внучки оказалась шерстяным спортивным костюмом. Тощей Таньке он был широковат, но ничего, теплый, главное, с начесом. Туфли пришлись впору.

Из дому она вышла не на улицу, а на противоположную сторону, в сад. Без свежего воздуха Танька прекрасно обошлась бы, но раз говорят идти, значит, надо идти. Может, обсуждать будут, что с ней делать. Лучше глаза не мозолить.