Апрельский кот - Татьяна Веденская Страница 18

На третий год все было мирно, и Сережа «не перебирал», и вот наступил текущий, четвертый год. Я бежала, матерясь про себя, в сторону Лизаветиного дома. Волосы замерзали на морозе, я не удосужилась их толком даже высушить. Лифт в ее доме сломался, и мне пришлось бежать, задыхаясь, на пятнадцатый этаж. Меня встретили раскрытая дверь и Лизавета, сидящая за столом в обнимку с полусонным Вовкой.

– Где он? – крикнула я, и Лизаветины глаза наводнились слезами. – Убежал, ирод? Что, неужели уже? Бросил тебя, да? Скажи, да!

– Да нет же! Я так расстроилась, что ты ушла.

– А Сережа настроился, да?

– Мы сидели и обсуждали свадьбу, – принялась тараторить она. – Сережа обиделся на тебя, он сказал, что нам нужно пожениться так, чтобы никого не звать. Вроде как придем в ЗАГС вдвоем, распишемся – и все. Чтобы тебя не звать.

– Первая умная мысль, которую он родил за все эти годы, – зло хмыкнула я. – Лиза, ты подумай, а нужна ли тебе вообще эта свадьба. Ведь он все равно свалит. А тебя с пособия снимут. За двоих детей пособие хорошее. И вообще… Вдруг ты за границу захочешь поехать? Сейчас ты сама себе хозяйка, села и поехала. А потом тебе придется за Сережей бегать, разрешения его просить, еще и в письменном виде с нотариальным заверением. Да мало ли проблем может быть от Сережи?!

– Фая, ты всегда на все смотришь негативно, – обиделась сестра.

– Реалистично, ты хочешь сказать?

– Как ты не понимаешь? – И Лизавета заломила руки так же, как это всегда делала мама. Я почувствовала, как у меня невольно подступает комок к горлу. – Он же – их отец. Это просто неправильно.

– Что ты второй раз наступаешь на те же грабли, вот что неправильно. Господи, ты же хотела ремонт сделать. Мы бы летом наняли рабочих…

– Понимаешь, это просто судьба, Фая. Я делала расстановку на нашу семейную ситуацию, и получается, что если мы бы разошлись, то нарушился бы баланс. Родовая структура, нельзя выкидывать из семейной системы отца ребенка.

– Нельзя спать с ним без презерватива, – возразила я. – Лиза, не нужно. Не рассказывай мне, почему ты не можешь расстаться с Сережей. Не нужно умных слов, не нужно психологии, это твоя жизнь. Вы решили не звать меня на свадьбу? Я очень рада. Что было потом?

– Я сказала, что без тебя не пойду сама на эту свадьбу, – гордо заявила Лиза.

– С ума сошла? – вытаращилась на нее я. – Только не говори, что все это только ради того, чтобы я не оказалась за бортом вашей семейной системы. Лиза?

– Ты не понимаешь. Сейчас мы поругались с тобой, а потом помирились.

– Я в шоке! – расхохоталась я. – Это новый, совершенно непредсказуемый поворот. Скажи лучше, чего он напился-то?

– Он не хотел, – выдохнула Лиза. – Мы так кричали, и он выпил одну стопку, потом другую. Потом вот…

И она замолчала. Я знала, что означает это «вот». Сережа принялся пить неконтролируемо. На празднике, с которого он выпрыгнул в окно, я наблюдала это. Видела, как приятели Сережи вынимали у него из рук бутылку, а он улыбался, вставал и находил другую, как говорил что-то неразборчивое из серии: «Не надо, не надо, я сам разберусь. Пивная, еще парочку».

– Давно ушел? – спросила я, переходя от слов к делу.

– Уже, наверное, час назад. Куртку не надел.

– Замерзнет, бедняжка, – скривилась я. – Ты меня для этого вызвонила? А я-то думала, он тебя тут избивает.

– Фая! Он не такой.

– Ага. Знаешь, мужчина всегда ровно такой, насколько ты – дура. Там есть прямая математическая зависимость. Это, если хочешь, психология от Фаи Ромашиной. Мы сами творцы своего геморроя. А поскольку я сегодня получила прямое подтверждение тому, насколько именно ты – дура, я теперь от Сережи всего ожидаю. Ладно, чего ты мне прикажешь делать? Бегать по улице с курткой в поисках твоего благоверного?

– Мы начали говорить о ребенке.

– О котором именно? – ехидно поинтересовалась я.

– Конечно, о будущем, – не заметила моего подкола Лиза.

– Бедный Вовка, иди к тете, – ласково позвала я племянника, и тот радостно забрался ко мне на ручки. Я взяла со стола пирожок, откусила сначала сама, а потом дала откусить Вовке. Мы радостно жевали один на двоих пирожок и смотрели друг на друга. Я чмокнула его в нос. – Бедный мой Вова, я так хорошо представляю, что с ним теперь будет. И так детства не было, так теперь все – кончено. Старший брат, да. Теперь только и будет слышать: «Не трогай», «Не обижай», «Не кричи», «Дыши тише». И – коронное: «Положи на место, это не тебе!»

– Вовсе нет, – возразила Лиза. – И не давай ему больше пирогов, он и так уже скоро лопнет.

– Он хоть просил у тебя братика или сестричку? Я-то в свое время имела глупость просить. Впрочем, не помню, мне же было-то всего два года, так что мама может и приврать. Ладно, Вовка, иди-ка к маме. А я пойду твоего папашу искать. Вот только… чего ты хочешь от меня, если я его найду? Его из родника четверо достать не смогли…

– Фая, ты его найди, а там посмотрим. Может, сможешь уговорить вернуться.

– Или уговорить не возвращаться никогда? – улыбнулась я. – Да ладно, не надо прожигать меня взглядом. Что он сказал хоть, когда уходил?

– Ты понимаешь, я ведь разозлилась. Наговорила ему, – призналась Лизавета, поправляя на Вовке кофточку. – Наговорила разного, в том числе про деньги. А он слушал и пил. Я забыла уже, что может быть. Он мне что-то говорил про то, что на молоко детям уж может заработать.

– На молоко, значит, – задумалась я. Этот ключ позволил мне сделать первый шаг. Обдумывая Лизины слова, я стояла и ждала лифт и лишь спустя минут десять бесполезных ожиданий вспомнила о поломке и поперлась вниз пешком. Логика Сережи была крайне сложной для анализа, ибо нейроны в помраченном чрезмерным употреблением алкоголя мозге летают в непредсказуемых направлениях.

Молоко.

Он развелся и решил жениться. Хочет заработать детям на молоко. Ему тридцать два года, и он нигде никогда не жил подолгу, но в этот раз, по мнению Лизы, образумился. Вся проблема в том, что Лизавета верит в то, что люди могут меняться. Что достаточно захотеть, и можно свернуть горы. А также еще миллион пустых лозунгов, которые никак не пришьешь к реальности.

Сережа нашелся в небольшом павильончике в трех кварталах от дома, в непотребном состоянии, в процессе нанесения словесных оскорблений охраннику павильона.

– Да ты… да я… молока-то уж я достану… – бормотал Сережа, попутно называя охранника «чмом». И это самый слабый из всех эпитетов, с помощью которых Сережа оскорблял нравственные, национальные и религиозные чувства охранника. Тот отвечал ему взаимностью, и на помощь к нему уже стекались другие охранники из соседних палаток.

– Ребята, он же пьяный как скотина, – попыталась вступиться я, но мне было отвечено, надо отметить, в довольно вежливой форме, что ни одной пьяной скотине не дано права вести себя так.