Женская сущность - Кристин Григ Страница 18

Вести машину в четыреста восемьдесят с чем-то лошадиных сил, жаждущих вырваться на волю, по узким извилистым улочкам старинного города да еще в дурном настроении, когда тебя колотит от ярости, не лучшая идея.

Александр сам знал это. Но он также знал, что это более предпочтительней способ дать выход эмоциям, чем останавливаться у тротуара, оборачиваться к Николь и спорить с ней. Она совершила такую глупость, что это чуть не стоило ей жизни. Нет, лучше не останавливаться. Иначе он так тряхнет ее, что у нее зубы вылетят…

Или прижмет к груди и уймет свою ярость поцелуем, и она поймет, что нельзя бегать от него, что больше он ей этого не позволит.

Но он еще не совсем потерял голову и знал, что оба варианта никуда не годятся, и потому гнал машину на полной скорости.

– Я ведь мог сбить вас, – наконец проговорил он.

Она не ответила.

Он прибавил скорость.

– Что на вас нашло? Как можно было, не посмотрев, сходить с тротуара? Вы что, вообразили, что находитесь в джунглях на Борнео? По этим улочкам вообще ходить нельзя. Я же говорил, что здесь небезопасно. Вам же хоть кол на голове теши… – Он сжал зубы, крепче вцепился в баранку, чтобы унять ярость. – Как вы?

Ее мутило. Ее трясло как в лихорадке. И болела лодыжка.

– Все в порядке, – солгала она.

– Могло случиться что угодно. Как можно так глупо себя вести? Почему вы убежали?

– Вы хотели ругаться, а я нет.

– Не хотел я ругаться, – хмуро ответил он. – Я хотел поговорить, и только.

– Нам не о чем говорить.

Не о чем говорить? Она целый день флиртовала с другим мужчиной, и им не о чем говорить? Александр до боли сжал челюсти.

– Я ваш работодатель. Если мне надо с вами обсудить что-то, значит, надо.

Черт побери, что за глупости он несет?!

Николь подумала то же самое, но промолчала. Это только подлило масла в огонь.

– Вы слышите меня? – теряя терпение, воскликнул он. – Вы понимаете, что я говорю. Если мне надо поговорить с вами, если я хочу, чтобы вы остались, когда все разошлись. – Он замолчал. – Что вы сказали?

– Ничего.

Но она что-то сказала еле слышно. Извинение? Она уже извинялась, она произнесла это по-гречески? По крайней мере, холодно подумал он, она поняла, что была на волосок от смерти.

Николь, смерть. Ледяная рука сжала его сердце. Он почувствовал неудержимое желание нагнуться к ней и заключить в объятия, объяснить ей, что она не имеет права так пугать его…

– Что толку после драки кулаками махать, – холодно бросил он.

Тишину нарушал только шум мотора и шуршание шин о мостовую.

Это было глупо.

Но она все молчала. Александр закусил губу от злости. Почему она молчит? Ей что, нравится, когда он ругает ее, приказывает ей? Нет, это не в ее духе.

Что-то здесь не так. В первый раз за все время он взглянул на нее. Бог мой! Она сидела, откинувшись на спинку, голова запрокинута, глаза закрыты и только слышно тяжелое дыхание.

– Николь? – Она не отвечала, и он остановился у тротуара. – В чем дело?

– Ничего. – Она слабо качнула головой.

– Не лгите мне, – грубо оборвал он ее. – Что случилось?

Она не ответила. Он приподнял ее подбородок и посмотрел ей в глаза. Фары встречной машины осветили ее, и он ахнул. С ней явно что-то случилось. Такие глаза. На лице ни кровинки, только ссадина темнеет на щеке и еще одна на виске.

Не может быть, подумал он…

– О Господи, – прошептал он и прижал ее к себе. – Что я сделал с тобой, gataki?

– Я сама виновата.

– Нет, радость моя. – Он провел рукой по ее мокрым волосам. – Это я. Нельзя было гнать па такой скорости, но когда я вышел из офиса и Лия сказала, что ты сбежала…

– Я вела себя как последняя дура. А потом… потом сошла с тротуара… как во сне…

Хуже некуда. Она вся в ссадинах, у нее все болит, и она кается. Хуже не придумаешь.

Он обнял ее за плечи, откинулся, чтобы заглянуть ей в глаза, затем легонько дотронулся до ее виска.

– Болит?

– Нет. – Дрожь пробежала по ее телу, дыхание сбилось. – Лодыжка. Когда я прыгнула обратно, я неудачно приземлилась. Лодыжка подвернулась.

У Александра сжалось сердце. Он развернулся, чтобы взглянуть на ногу, но отодвинуться было некуда.

– Ты можешь пошевелить ногой?

– Могу, – еле заметно кивнула она. – Но больно.

Он выскочил из машины, обошел ее, открыл пассажирскую дверцу; из бардачка достал фонарик, наклонился и посветил вниз.

– Чтоб его! – пробормотал он. – Я не могу…

Что он делает? Она сказала, что лодыжка болит. Что толку рассматривать ее? Ей нужен врач, вот и все. И как можно быстрее, подумал он, потому что у нее начинается озноб. От холода? От шока? Господи, что он натворил?!

Александр быстро снял пиджак и осторожно накинул его ей на плечи, ожидая, что она заартачится, начнет с ним спорить, объяснять, что он может сделать со своим пиджаком и куда идти с ним… но она охотно закуталась в него.

– Так лучше?

– Угу.

– Вот и хорошо.

Только чего тут хорошего? Лучше бы она обругала его, назвала идиотом, стукнула его по рукам, когда он застегивал пиджак на ней. Ее пассивность сводила его с ума.

– Все будет хорошо, – проговорил он.

Она кивнула.

– Хорошо, – повторил он нежно, затем нагнулся, осторожно обнял ее за плечи и поцеловал, уверяя себя, что, в конце концов, лодыжка есть лодыжка…

Но это Ник, и от одной мысли, что ей больно и что это из-за него, ему стало жутко.

В квартале от них есть больница. Как лучше ехать? Быстро или по-черепашьи, чтобы не причинить ей ни малейшей боли на колдобинах? Он остановился на компромиссном решении. Ехал в два раза медленнее обычного, но раза в два быстрее черепахи.

У Ник клацали зубы. Время от времени она стонала. Его непробиваемой, бесстрашной тигрице плохо. «Пожалуйста, – молил он, – пожалуйста, пусть все будет хорошо!»