Река надежды - Соня Мармен Страница 18

– Пусть так! Но чего вы ждете от меня?

– Я хочу, чтобы Макдональд никогда больше не появлялся возле моего дома! Если не ошибаюсь, после весеннего бала вы дали мне понять, что желаете свести с ним какие-то старые счеты. Так вот, я знаю, где он остановился. У Дюлона!

Этьен запомнил название трактира и стал ждать продолжения.

– Он подписал контракт с ван дер Меером на три года. Это было третьего дня, и еще он оставил мне свое завещание и некоторые личные вещи, которые надлежит отправить его брату в Шотландию, если с ним… случится несчастье.

– Если с ним случится несчастье… Да, в экспедициях такое бывает, особенно если отряд идет к Великим озерам. Он уезжает с ван дер Меером, я правильно понял?

– Да! – подтвердил Пьер, усаживаясь поудобнее в кресле. – Вы уже что-то придумали?

– Пока лишь наметки… У меня есть претензии и к Голландцу тоже!

Выражение лица у Этьена было такое, что Пьер заволновался.

– Не хочу вмешиваться, Этьен, но…

– Если вы даете мне это поручение, Пьер, то вы уже вмешались, нравится вам или нет! К тому же у вас в этом деле свой интерес. Значит, так… Сегодня я встречусь с кем нужно, а завтра снова зайду к вам.

Губы Пьера сжались в нитку. Он прекрасно знал, какие счеты у Этьена с Голландцем. Его задумчивый взгляд остановился на аккуратной стопке папок на столе: в самой верхней лежали контракты двух упомянутых им только что персон. Он не одобрял методы своего шурина и догадывался о его намерениях. Но… Пьер закрыл глаза, глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла.

Эта история стоила ему бессонной ночи. Ван дер Меер решил свою судьбу, отказавшись отдать мятежникам деньги. Что же касается Макдональда, бывшего любовника его жены и родного отца их сына… Проклятье! Изабель не должна узнать, что они с Этьеном задумали! В противном случае она отнимет у него Габриеля, единственного ребенка, которого ему суждено иметь!

С другой стороны, перепоручая дело Этьену, он обеспечивал себе душевное спокойствие. Можно было не сомневаться – Макдональда он никогда больше не увидит, а ничего другого ему и не надо! Изабель до сих пор была влюблена в своего шотландца, даже ван дер Меер об этом догадался. И если его супруга станет ждать возвращения этого человека – а так оно и будет, – разве сможет он надеяться на то, чтобы завоевать однажды ее сердце? Но именно этого он и желал – быть любимым той, кого он любил. Никогда он и помыслить не мог, что совершит нечто подобное ради женщины…

Пьер медленно выпрямился, встал и одернул сюртук. Этьен смотрел на него своими темными, глубоко посаженными глазами. Ему было около сорока, но, глядя на его загорелое, изборожденное морщинами лицо, можно было запросто дать и пятьдесят. Может, это из-за постоянного общения с нечестивыми индейцами душа Этьена стала такой черной, словно он явился в этот мир прямиком из ада?

– Изабель не должна ничего знать, – прошептал нотариус, опираясь на спинку кресла.

Странный, почти демонический смех прозвучал в комнате, заставив его содрогнуться. Черные глаза Этьена блеснули ненавистью. Да, из ада он и явился…

– Привезти вам сувенир на память?

– В этом нет необходимости. Просто я не хочу, чтобы Изабель страдала больше, чем это необходимо.

– Разумеется! Избавиться от любовника жены – это так, мелочи жизни, тем более что это служит вашим интересам, да, Ларю? Но если Изабель не получит доказательств его гибели, то к чему тогда все это затевать?

– Мне не нужны скальпы, отрезанные уши или другие ужасы в том же роде!

– Любовь сводит нас с ума, разве не так? Или вы не согласны со мной, мой дорогой зять?

Пьер молча провел по волосам влажной от пота ладонью.

* * *

Солнце медленно садилось за городские стены. Повернувшись к ним спиной, Изабель смотрела на реку. Шелестела о прибрежную гальку вода, издалека доносился смех моряков, выгружавших из шхуны груз на ближайший к рынку причал. Струйки дыма вились над крышей опекаемой сестрами-францисканками Центральной больницы, которая располагалась на мысе Кайер, и хижинами индейцев, выстроившихся вдоль реки Святого Петра.

Городской шум заглушали каменные стены, чего нельзя было сказать о предместьях Квебека, раскинувшегося слева от молодой женщины. Где-то яростно залаяла собака, потом послышался детский плач. Скрипя колесами, проехала повозка…

Изабель всего этого не слышала – так громко стучало в ее груди сердце. Она провела в ожидании не меньше часа.

– Ты отдала ему записку в собственные руки, Мари? Ты уверена, что это был он?

– Да, мадам. Глаза, как у Габриеля…

– Да, глаза, как у Габриеля… И он прочитал записку?

– Сразу же прочитал, мадам! И сказал, что ничего не мешает ему прийти.

– Он не сказал точно, придет или нет?

– Нет, – ответила служанка, опустив глаза. – Он не сказал, придет ли…

– А как он при этом вел себя? Я хотела бы… Мари, как вы думаете, могу я надеяться, что он…

– Вид у него был очень грустный, мадам. Очень грустный…

Окрашенное в яркие закатные тона небо отражалось в водах реки. На горизонте показалась рыбацкая плоскодонка. Она медленно плыла к берегу. От островка Норман [30]отчалили несколько лодок. Все вокруг казалось таким спокойным… в то время как ее душа пребывала в крайнем смятении. Ей хотелось кричать, выплеснуть свою боль и огорчение. «Еще десять минут, и я уйду!» – пообещала она себе уже в третий раз. Но Александер все не шел…

Спрятавшись за выступом стены, за ней наблюдал мужчина. Сколько раз он стоял вот так же, укрывшись в тени, и наблюдал за Изабель, которая ждала его во время их тайных встреч там, в Квебеке! Смотрел на нее и недоумевал, зачем он ей понадобился, ведь он ничего не мог ей подарить, кроме своего сердца. Она приняла подарок, а потом отшвырнула его прочь… Что еще ей может быть нужно?

Он не спускал глаз с молодой женщины, борясь с желанием выйти на берег и заговорить с ней. Но не лучше ли оставить все как есть? Четыре года понадобилось, чтобы душевные раны зажили. И вот, когда, казалось бы, самое страшное позади, они с ней снова встретились! Со дня подписания контракта его терзали воспоминания. Он мог думать только о ней, Изабель, и ни о чем больше. Ненависть и отвращение поначалу были так сильны, что он поминутно стискивал кулаки, представляя ее в объятиях этого Пьера Ларю, который, приходилось признать, был весьма хорош собой.

Он ненавидел себя за то, что до сих пор ее любит, а ее – за то, что она осквернила эту любовь и надругалась над его чувствами. Она не могла не догадываться, какое впечатление произведет на него ее платье, подчеркивавшее тонкую талию, и прическа с каскадом золотистых локонов, деликатно спадавших ей на шею…