Искушение страстью - Франсуаза Бурден Страница 18

Валлонг, 1952

Клара открыла ставни и впустила утреннее солнце. У нее слегка болела голова – это, наверное, от избытка шампанского. Вчера вся семья с трогательным единодушием объединилась под одной крышей, чтобы отпраздновать ее семидесятилетие, и Клара стойко выдержала бессчетное количество тостов.

Семьдесят лет! Эта цифра поражала ее, потому что была совершенно несовместима с тем, как она себя ощущала. Отличной форме Клары могли бы позавидовать многие более молодые женщины, а ее бурная деятельность вовсе не была способом эпатирования окружающих: энергии у нее и в самом деле было хоть отбавляй. Да и голова прекрасно соображала: достаточно заглянуть в биржевые папки. Конечно, множились морщины, а на шее кое-где появились пигментные пятна, по утрам иногда напоминал о себе ревматизм, но в целом врач находил ее вполне здоровой. Никаких особых проблем с сердцем, несмотря на тахикардию, обнаруженную еще до войны и сдерживаемую маленькими пилюлями: она глотала их уже лет десять. Прежними остались ее легкая походка, элегантность, осанка. Она принадлежала к поколению, которое считало труд синонимом доброго здоровья и ничего не пускало на самотек.

Клара любовалась парком: с тех пор как здесь поселился Ален, парк преобразился. К дому вела широкая аллея платанов и тутовых деревьев. Чуть дальше живая изгородь из тесно посаженных кипарисов защищала дом от мистраля. Под руководством Ферреоля Ален трудился не покладая рук и проявлял безошибочное чутье, как будто позади было двадцать поколений крестьян, хотя никто из Морванов никогда не занимался землей. Засаженные оливковыми деревьями несколько гектаров, с которыми Клара разрешила ему экспериментировать, стали приносить доход. Что до столовых сортов, то он понемногу пересадил гроссан из соседней долины Бо и забросил менее ценный и не такой мясистый салоненок. Но в основном он занимался производством оливкового масла, как они и планировали с бабушкой в самом начале их совместного предприятия. Она впуталась в эту странную историю без колебаний и подарила ему первую дробилку и гидравлический пресс. Мадлен едва скрывала недовольство, Шарль возводил глаза, но Клара царственно игнорировала их и верила в успех Алена.

При отправке в Валлонг Шарль потребовал от племянника подробных еженедельных писем о его делах и планах. Ален был вынужден подчиниться, но тайно звонил Кларе и часто поступал так, как она советовала. В двадцать лет он имел деловые качества руководителя предприятия, никто не желал этого признавать, за исключением бабушки, самой разумной из всех.

«Через год он станет совершеннолетним и вступит во владение своими землями».

Веселая улыбка озарила лицо Клары, она нежилась в солнечном тепле. Будет так, как она решила, нотариальные акты уже готовы: Ален будет освобожден от постоянной опеки Шарля.

«Он одаренный, у него золотые руки и закаленный характер… Если бы я не помогла ему, он стал бы взбесившимся лентяем. А нам только этого и не хватало».

Цикады уже начинали свое назойливое пение, дувший с рассвета мистраль смягчал жару и придавал небу тот глубокий голубой цвет, который можно встретить только в Провансе. В этот час Ален наверняка был на оливковой плантации. Он почти все время проводил там: он был так увлечен выращиванием этих деревьев, что готов был наблюдать за их ростом. Он вырубил миндальные деревья, заменил их молодыми оливковыми посадками и старательно оберегал их от кроликов. Все это и многое другое он объяснял бабушке с неугасающим энтузиазмом, и каждый раз она предоставляла ему нужные ссуды. В конце концов, отчет она никому не давала и управляла состоянием Морванов так, как хотела, и могла себе позволить идти на риск. Она не реагировала на шуточки остальной семьи про Алена-и-его-оливки. У каждого своя судьба: ее пятеро внуков были разными, и нечего всех грести под одну гребенку.

В этот час парк был особенно красив, но пора было завтракать. В белой атласной пижаме, белых остроносых туфлях она направилась на кухню. Ее любовь к Валлонгу никогда не ослабевала, и она с неизменным удовольствием встречала каждый летний день. Даже смерть Эдуарда, случившаяся семь лет назад, не отпугнула ее от этого владения. Конечно, поначалу она обходила стороной его кабинет на первом этаже. Но Шарль, лишенный излишней чувствительности, занял эту комнату и работал там во время своих приездов. Через какое-то время Клара решилась переступить ее порог. Воспоминание о ночи 1945 года отошло в глубину памяти, почти за границу сознания.

– Доброе утро, моя маленькая Мадлен! – бросила она невестке, та в одиночестве сидела за столом с чашкой шоколада.

В свои сорок четыре года бедная женщина продолжала толстеть, объедаясь пирожными и другими сладостями. Из верности обычаям – и чтобы скрыть свою фигуру – она одевалась только в черное, но ей не удавалось быть элегантной. Все усилия Клары, таскавшей ее по домам моды, заканчивались провалом, и даже Сильви, с которой консультировались по этому поводу, ничем не смогла помочь. В Мадлен не было шарма, и ни одна модель не делала ее краше. После свадьбы она почти всегда была одета как чучело.

Клара насыпала кофейные зерна в старую мельничку и энергично вращала ручку. Отвратительный суррогат навсегда отбил у нее вкус к чаю, и после лишений войны ее завтрак обычно состоял из большой чашки арабики и жареного хлеба, чуть смазанного маслом. Поэтому она оставалась стройной, и Мадлен отметила это еще раз, когда подняла глаза на свекровь.

– Они еще на прогулке? – спросила Клара.

– Да. Все, кроме Алена. Он… работает.

Интонация была совершенно понятной. Мадлен не могла смириться с тем, что ее сын занимается сельским хозяйством.

– Интересно, что бы сказал обо всем этом Эдуард, – вздохнула она.

Многие годы Мадлен с удовольствием повторяла эту фразу на все лады, но никто не отвечал ей. Эта манера ссылаться на Эдуарда, казалось, выводила Клару из себя, и она тут же ответила:

– Ничего бы не сказал! У каждого свое призвание!

Это была неправда: Эдуард никогда не пошел бы на компромисс, предложенный Шарлем, не позволил бы Алену бросить учебу. Нет, Эдуард сначала бы громко кричал, а потом отправил бы сына в пансион.

– Каждый раз, когда я здесь, – продолжала Мадлен, – я не могу не думать о нем. Этот дом напоминает мне о драме и…

Дыхание ее оборвалось, и она замолчала, чтобы проглотить слезы. Чем больше она жаловалась, тем меньше Клара сочувствовала, и Мадлен это знала. Детям она еще могла говорить «ваш бедный отец» или «ваш несчастный отец», но ни Шарль, ни Клара терпеть не могли этих выражений. Однажды вечером Шарль даже встал и вышел из столовой, хлопнув дверью.

Пока вода капля за каплей падала на молотый кофе, Клара вполголоса напевала песню Жюльетт Греко. Она предпочла бы позавтракать в одиночестве, но в Валлонге было большой редкостью, если Мадлен не проторчит все утро на кухне. И, как нарочно, она спросила:

– Вы уже обдумали сегодняшнее меню?

Еда и в самом деле занимала важное место в ее жизни. А недостаток воображения и привычка подчиняться всегда заставляли обращаться к Кларе.