Горячая любовь холодной блондинки - Донна Кауфман Страница 18

Она замотала головой — громадные глаза на разгоревшемся лице, губы влажные и припухшие после его поцелуев.

— Если… если я сделаю что-нибудь, что тебе будет неприятно, ты должна обещать мне, что немедленно скажешь… Слишком быстро, слишком жестко, слишком медленно — что угодно. Скажешь, да?

Она протянула руку к его лицу. Сердце его сделало нырок, проваливаясь куда-то.

— Обещаю, — сказала она мягко. Ее пальцы легли поверх его. — Позволь мне. — Она потащила футболку вверх и прочь, обнаруживая под ней белый кружевной бюстгальтер.

— Словно разворачиваешь подарок. — Он провел большим пальцем по шелку, скрывающему один из напрягшихся сосков, радуясь буре, разыгравшейся в глубинах ее синих глаз. В ответ на его прикосновения ее тело выгнулось дугой к нему навстречу. — Ты такая изысканная, — прошептал он. — И даже не смей думать, что твое тело недостаточно страстно. Гляди, как оно откликается на мои ласки. — Он снова положил руку на шелк, на сей раз получив ответный стон. Просунув свой язык между ее зубами, он был вознагражден еще более громкими стонами.

* * *

Никакими стихами невозможно было описать вкус ее тела на его языке. Сладостное совершенство. Странно, ведь он только начал постигать тайны ее тела. Было бы естественно, если бы случились оплошности, что-то получалось не так, но доводить ее до края, за которым начинался экстаз, выходило у него без усилий, он просто сам получал удовольствие. Когда она наконец пересекла грань, его бедра живо откликнулись, вдавились в матрас, наслаждение, которое он получил, удовлетворив ее, было почти так же сильно, как если бы он сам достиг кульминации. Он всегда считал себя неплохим любовником, заботящимся о партнерше, но сегодня все происходило в совершенно другом свете.

Подхватив ее тело, он вознес ее вверх. Их взгляды скрестились, сила их союза не поддавалась описанию.

Он удерживал ее в своих объятиях. Ему хотелось рассказать ей, что происходящее — событие отнюдь не ординарное для него. Настолько, что должно было бы ужаснуть его. Но он ничего не сказал, лишь по лицу его бродила улыбка.

Санни поудобнее примостилась рядом, он чувствовал, что она тоже улыбается.

— Несколько сотен лет назад ты неплохо бы преуспел.

Он поцеловал ее в макушку.

— В каком смысле?

Она уперлась подбородком ему в грудь, заглянула в глаза.

— Всех тогдашних первооткрывателей заткнул бы за пояс.

Рассмеявшись, он легко дотронулся губами до кончика ее носа, потом, медленнее, до рта. Ее глаза снова приобрели мечтательное выражение. И это с ней делали его поцелуи. Ни с чем не сравнимое удовлетворение наполнило его.

— Я мог бы проводить так каждую субботу.

— Ага, — поддразнила она. — Хвастливая тирада великого трудоголика.

— Я не трудоголик. И умею отдыхать с толком.

— Нашел кому рассказывать!

Он хмыкнул, но продолжал упорствовать:

— Точно тебе говорю.

— Сколько тебя знаю, контора — твой дом родной, не вылезаешь из нее до упора. И за те три недели, что я тут, ты ни разу не брал выходных.

— Но я отдыхаю — может, не целый день, а так, понемножку. Вот сейчас, к примеру.

Она сладострастно вздохнула.

— За что я по гроб жизни буду благодарна Луи. — Вытянула руку, положив ее к нему на грудь. — Я знаю — ты очень любишь свою работу, в ней — твоя жизнь.

— Да.

— Очевидно, она дает тебе не меньше, чем ты ей.

Он прикрыл ладонью ее пальцы.

— Тут не просто гнет обязательств, хотя, видит бог, Бенни и Сал долбили нам о них с раннего детства. Я работаю не просто ради успеха или по семейной традиции.

— И никакого давления со стороны? Как на продолжателя семейного дела?

— Должно быть, было раньше. Но никакой проблемы не возникало — мне действительно хотелось этим заниматься. Я вырос в ресторане и представить себе не могу, что мог бы делать что-то другое.

— А если бы тебе захотелось делать что-то еще, что сказала бы твоя семья?

— Они огорчились бы, конечно, но думаю, потом поддержали бы меня, когда убедились, что занятие меня правда привлекает. Как в случае с Джо, скажем. — Продев свои пальцы сквозь ее, он поднес ее руку к губам, по очереди целуя каждый пальчик. — Мне очень жаль, что твоя семья не такая.

— Повезло тебе иметь такую поддержку. Просто знать, что она всегда будет.

— Да уж. Не представляю, что бы со мной было после смерти родителей, если бы не сестры и Джо.

Она улыбнулась, но в ее глазах проглянула грусть.

— Моим дедушке с бабушкой сложно пришлось — после смерти сына они возились со мной. Никогда не жаловались, никогда не показывали, что я для них — дополнительное бремя. Наоборот. Я была для них всем, и они демонстрировали свою привязанность, как только могли.

— Может, тебя излишне опекали, слишком любили.

— Разве можно любить слишком? Правда, я так и думала, пока не познакомилась с твоей семьей. Тут самый воздух пропитан любовью.

— Да ну, скорее он пропитан шумом, — пошутил он, заслужив легкую улыбку.

— К шуму привыкаешь постепенно. Мне нравится. И это ощущение теплоты по отношению друг к другу, даже в спорах. Любовь в твоей семье не душит, она поглощает. Я очень благодарна, что и меня приняли под свое крыло. Наводит на размышления.

— Возможно, твои дед с бабушкой все надежды, возлагаемые ранее на сына, перенесли на тебя.

— Совершенно верно. Папа с блеском вел дела фирмы. Я была слишком мала, когда они умерли, но подразумевалось, что его энтузиазм передался мне по наследству.

— Но…

Она помотала головой.

— Я чувствую себя предательницей даже при одной мысли, что могу не принять на себя всей ответственности семьи. Словно не оправдываю ожиданий не только деда и бабушки, но и родителей. Я честно пыталась понять, что со мной не так, откуда во мне эгоизм, не позволяющий принять то, что мне предлагают.

— Тяжелый груз для ребенка, да и для взрослого тоже.

— Просто они никогда не считали, что это груз. Быть Чендлером — привилегия, они всегда гордились ею. Искренне. В «Чендлер Энтерпрайсиз» — вся их жизнь. Как для тебя — в твоем ресторане.

Ник улыбнулся.

— А ты оказалась паршивой овцой, ренегатом. Такие попадаются даже в лучших семьях. У нас, к примеру, такой Джо.

Она фыркнула, и он был счастлив, что хоть на некоторое время из ее глаз исчезли смущение и боль.

— Нет ничего плохого в желании самостоятельно принимать решения, жить своей жизнью, — сказал он. — То, что тебе велят любить кого-то, вовсе не значит, что ты действительно его полюбишь. Или что ты обязана.