Анатомия любви - Дана Шварц Страница 18

Еще когда жил в Мясницком тупике, он каждый день ходил мимо этой лавки. Но лишь на прошлой неделе набрался храбрости и зашел. Женщина за стойкой посмотрела на него с подозрением, которое только усилилось, стоило ему взять музыкальную шкатулку с витрины.

– Сколько за нее?

– Больше, чем у тебя есть, уж точно, – заявила она, но вовсе не так грубо, как могла бы.

– У меня есть работа. Правда, клянусь. Работа в Ле Гранд Леон. Так сколько она стоит, вот эта?

Балерина в музыкальной шкатулке была блондинкой, как Изабелла.

Хозяйка магазина вздохнула и побарабанила пальцами по стойке.

– Я уже видала тебя тут, да? Разглядывал витрину. – Джек кивнул. – Самое малое, что я могу за нее взять, это десять шиллингов.

У Джека чуть глаза из орбит не вылезли. Он столько едва за месяц зарабатывал. Но он пришел не просто так. Сунув руку в карман, он вытащил монеты.

– Вот, возьмите, – сказал хозяйке.

И тут же вышел из лавки, чтобы не дать себе передумать. Ведь шкатулка была для Изабеллы, и она подходила идеально. Это всего лишь значит, что придется провести еще ночь на кладбище, а он украл и продал бы тысячу тел, если речь шла о том, чтобы купить вещи, которые помогут рассказать Изабелле о его чувствах. Пусть всю ночь придется копаться в грязи, если утро он сможет провести с ней.

Представление, как обычно, закончилось бурей аплодисментов, и Джек опустил тяжелый занавес из зеленого бархата, морщась от скрипа идущей вниз веревки. Изабелла ослепительно улыбнулась зрителям, вскинула руки, словно готовясь нырнуть, и присела в реверансе, легко сошедшем бы за истинно аристократический. А затем отступила под прикрытие занавеса, и ее улыбка тут же погасла. Действие чар закончилось, и они вернулись в реальный мир, где зрители уже покидали зал, рассаживались по экипажам и жаловались на погоду.

Джеку следовало поспешить, если он хотел поймать Изабеллу до того, как она, выскользнув через заднюю дверь, отправится домой. Он вытащил музыкальную шкатулку из-под куртки, куда спрятал ее для сохранности, и начал спускаться, держась за лестницу одной рукой, потому что вторая была занята.

Он слышал, что Изабелла в своей гримерной – звуки шагов, стук огнива, зажигающего свечу, шуршание юбок, – но не мог заставить себя постучать. Не сейчас. В сотый раз он провел пальцами по гладкому краю музыкальной шкатулки. А затем сделал глубокий вдох и дважды сильно стукнул в дверь.

Дверь распахнулась, не успел он отвести руку. Но за ней оказалась не Изабелла – там была дочь наставницы танцовщиц, Мэри-Энн, хмурая девочка лет восьми-девяти, занимавшаяся уборкой и следившая за костюмами.

– Ее тут нету, – с ходу заявила она, оглядев Джека с ног до головы. Ее взгляд зацепился за музыкальную шкатулку.

– Ты не знаешь, куда она пошла? – спросил он, изо всех сил стараясь изобразить подобие дружелюбной улыбки.

Мэри-Энн в ответ пожала плечами.

– По-моему, так и не появлялась после занавеса.

Джек вздохнул. И тут до него донесся смех Изабеллы. Он бы узнал его где угодно, даже за тысячу миль, этот похожий на звон колокольчика смех. Который долетал через окно из переулка. Джек придвинул ящик к стене и взобрался на него, чтобы дотянуться до окна и посмотреть вниз. Зачем он это сделал? Почему просто не ушел прочь? Не отправился спать, догадавшись, что отсутствие Изабеллы в гримерке – это милость судьбы, знак того, что ему следует забыть о ней? Но, проведя половину жизни под потолком театра, Джек в совершенстве овладел искусством молча наблюдать сверху. Так что теперь, стоя под окном, он смотрел на Изабеллу, закинувшую руки на шею ведущему актеру, который впился в ее губы страстным поцелуем.

Музыкальная шкатулка выскользнула из ослабевших пальцев и звякнула об пол. Джек упал с ящика, зацепив два фальшивых дерева.

– Я в порядке! – крикнул он пялившимся на него людям, хоть те и не спрашивали.

Ударившись об пол, музыкальная шкатулка открылась, и оттуда полилась тихая музыка. Когда Джек ее поднял, он заметил, что фигурка балерины треснула и лишилась нескольких частей. Теперь у нее не было рук, головы и половины туловища. Осталась лишь нога, удерживающая ее на подставке, и розовая балетная пачка. Но она продолжала кружиться, пока Джек не захлопнул шкатулку.

Затем он взобрался на стропила, где у него были устроены постель и тайник для его скудных пожитков. Шкатулка отправилась под запасную куртку. Он не хотел, чтобы она снова попалась ему на глаза; при виде этой вещицы у него лицо вспыхивало от унижения. Изабелла была для него мечтой, всегда была. Неужели стоило рассчитывать, что он купит ей дурацкую музыкальную шкатулку, и она растает? Да ведь он даже не знал, нравятся ли ей такие шкатулки! Каким же он был дураком! Нет, хуже, чем просто дураком! Романтичным дураком.

Джек завернулся в старый занавес, вытащил бутылку вина, которую прятал под веревкой, и пил, пока театр не погрузился в темноту, оставив его одного в тишине, нарушаемой лишь шуршанием крыс в стенах, писком мышей в креслах и тоскливым стуком его собственного сердца.

ВЕЧЕРНИЕ НОВОСТИ ЭДИНБУРГА

11 ноября 1817

ЕЩЕ ШЕСТЬ ЖЕРТВ ЗАГАДОЧНОЙ БОЛЕЗНИ

Шесть смертей в Старом городе Эдинбурга только за последние две недели заставляют некоторых представителей власти опасаться новой вспышки опустошительной римской лихорадки. Четыре тела так и остались неопознанными – два мужских, одно женское, – но двоих опознали как Дэйви Яспера, 12 лет, чистильщика обуви, и Пенелопу Марианну Харкнесс, 31 года.

Миссис Пенелопа Харкнесс была трактирщицей в «Олене и быке», и клиенты отзывались о ней как о доброй и жизнерадостной женщине. Она пожаловалась на плохое самочувствие в пятницу вечером. А в воскресенье утром домовладелец обнаружил ее мертвой в постели, когда она не спустилась на церковную службу.

– Ситуация пугающая, – утверждает Уильям Бичем III, глава Эдинбургского Королевского Анатомического общества и главный хирург госпиталя при Королевском университете. – Я сам осматривал тело и с ужасом обнаружил на спине миссис Харкнесс фурункулы, указывающие на римскую лихорадку. Конечно, мы надеемся, что болезнь не вернулась в наш город, но я должен рекомендовать всем быть осторожными и бдительными.

Римская лихорадка свирепствовала в Эдинбурге два года назад, летом 1815 года, и унесла две тысячи жизней.

10

Хейзел знала, что грядет. Пусть леди Синнетт ненавидела газеты и старалась закрыть Хоторнден, как раковину моллюска, но все же и до нее долетали слухи и сплетни, которые заставили бурлить эдинбургское общество. Если лихорадка действительно возвращалась, леди Синнетт готова была на все, чтобы обеспечить безопасность Перси. Тем не менее все случилось быстрее, чем ожидала Хейзел, – и вот упакованные сундуки стоят в холле и с невероятной поспешностью найдены апартаменты в Бате.