Сердце земли - Лус Габас Страница 18

– Чем таким занят твой брат, что он даже не спустился? – спросила мать. Элехия всегда отличалась редкой, почти маниакальной пунктуальностью и приверженностью к четкому распорядку, несмотря на то что годы уже согнули ее спину, а движения сделали медленнее.

– Я его позову, – пообещала Алира.

Она прошла через кабинет, подошла к каменной лестнице и громко позвала брата по имени. Не получив ответа, она позвала снова и, наконец, решила подняться к нему в спальню. Она постучала, а затем открыла дверь. Как и ожидалось, Томас слушал музыку в наушниках, валяясь на кровати. Судя по громким звукам, это была композиция его любимой группу, Black Sabbath – «Paranoid». Если что и нарушало мирную гармонию особняка, так это пристрастия младшего брата к тяжелому року, а текст песни полностью соответствовал натуре Томаса. Его жизнь сводилась к разовым контрактам каменщика в местной строительной фирме и пятничным визитам в Монгрейн, где играл на бас-гитаре в группе, исполнявшей известные рок-композиции. Женат он не был, девушки тоже не имел. Большую часть времени он проводил в своей комнате, слушая музыку и роясь в Интернете. Этот сорокалетний бородач очень ценил одиночество и тратил время на размышления на разные темы, но ничто не приносило ему удовлетворения. Он однажды обмолвился, что пришел к заключению, что счастья не существует, а с тех пор ему было нечем больше заняться, кроме как прожигать жизнь. Это была самая длинная, глубокомысленная и содержательная фраза, что он произнес во взрослой жизни, и, возможно, даже не его, а чья-то цитата.

Алира медленно приблизилась, чтобы брат заметил ее и не испугался. Том приподнялся, выключил айпод, снял наушники и взглянул на часы на столе.

– Я задержался. Прости, – произнес он.

Томас почти не помогал по дому, и Алира давно бросила с ним бороться. Он забыл бы даже поесть, если его не позвать, а жил бы на одном пиве и закусках. Он лишь приносил немного денег и выполнял тяжелую физическую работу, если сестра просила.

– Вот что, – произнесла женщина, глядя на него в упор, – мне нужна твоя помощь. Пожалуйста.

– Ладно, – пожал плечами Томас.

Сидя за столом в центре кухни, в компании престарелой матери и странного братца, окруженная живой историей, Алира чувствовала себя одинокой. Гнет прожитых лет, одни и те же разговоры и ностальгия ускоряли телесное увядание. Однако тем вечером в кухне царило возбуждение: женщина волновалась, как мать воспримет грядущее перенаселение в доме. Она повторяла про себя аргументы, пока сервировала первое блюдо, за ним – второе, потом десерт, наполняла графин водой, дорезала хлеб, приносила пепельницу Томасу. Нужно было как-то унять нервозность, и самое главное – не дать никому понять, что решение, пусть и логичное, проистекало из желания снова оказаться с Адрианом под одной крышей.

К ее изумлению, мать и брат выслушали ее молча, вместо того чтобы сразу принять новость в штыки, как будто она сообщала нечто само собой разумеющееся. Им нужны были деньги и помощь в уходе за особняком, с чем невозможно было справиться в одиночку. Запустение царило как внутри, так и снаружи, к тому же была угроза необходимости продать поместье. Потому нужно было срочно найти выход из ситуации – возможный, разумный, оправданный.

И молчание родственников подтверждало, что она озвучила то, что все и так знали.

– Люди в доме, Алира? – переспросил Томас, зажигая сигарету, пока Элехия осознавала услышанное, не произнося ни слова. – Но кто? И сколько?

– Аманда, Адриан и Дуния. Две комнаты. Третью свободную мы тоже потом сдадим. Если повезет, то кому-то знакомому. И потом, они займут лишь третий этаж.

– Там комната Херардо, – наконец произнесла Элехия.

Но Алира уже все продумала: на втором этаже было три просторные спальни, не меньше, чем на третьем.

– Он может занять мою, а я перееду на верхний этаж в южной башне.

– Ему придется таскать тяжелые вещи, – возразила Элехия.

– Не обязательно. Мы наймем грузчиков.

– Он не захочет переезжать, он обожает свою комнату: он там жил с самого детства.

Алира не переносила упрямство матери, когда та бросалась на защиту старшего сына, поскольку тот единственный из троих детей не жил в поместье круглый год. Сама женщина была бы рада переехать из бывшей детской, но это Элехию не волновало.

– Если хочешь, можешь переезжать.

– Тельма не будет спать в башне: она и днем туда боится подниматься.

Алира улыбнулась. Когда на поместье спускалась ночь, элегантное прямоугольное здание, в северной и южной части которого возвышались две квадратные башни с остроконечными крышами, наполнялось тенями, шумами, подозрительными скрипами и стуками, и другими признаками павильона из фильма ужасов.

– Тогда все проще. Пусть занимает мою.

– А Хан?

– Уверена, что он будет счастлив переехать во вторую башню. Подростки любят простор. Ты что думаешь? – повернулась она к Томасу.

Брат сперва был сосредоточен на своей сигарете, но, когда наконец свернул ее, поднял голову и ответил:

– Я перееду в башню, а Херардо пусть занимает мою спальню. Ты оставайся, ты и так много делаешь.

Сестра послала ему благодарную улыбку. Томас был один из добрейших людей в мире.

– Значит, вы «за»?

– Это выход, – пожала плечами Элехия, – но хочу предупредить: люди устают друг от друга. А деньги добываются не так легко, как тебе кажется.

– Думаешь, если они не были так нужны, я бы стала усложнять себе жизнь? – бросила Алира, с трудом сдерживая раздражение.

Иногда Элехия говорила с ней так, будто она все еще подросток. Однако в целом она отреагировала лучше, чем ожидалось. Необходимости продолжать уговоры завтра не было: хватило одной успешной атаки. Сердце наполнилось радостью, а мать оставила аргументы при себе и лишь напомнила:

– Надо сообщить Херардо.

– Я ему позвоню, – заверила ее Алира, хотя изначально не собиралась этого делать: брат будет против, но она будет действовать и без его согласия.

Однажды он вступит в наследство, и все отойдет ее единственному племяннику Хану, как распорядились родители. Но до этого момента она сама будет принимать решения. Когда Херардо приедет на пасхальную неделю, ему придется принять ситуацию такой, какая она есть, а до этого момента еще целых два месяца.

Элехия никогда не одобряла чрезмерный энтузиазм. На неделе, когда низкие облака и январские туманы постепенно уже сдавали позиции, уступая истерзанную землю февральским ветрам, Элехия с тревогой и раздражением наблюдала за изменениями, творящимися в доме. Ее беспокоили шум, голоса, суета грузчиков, переносивших мебель с верхнего этажа на нижний, их манера бросать инструменты на антикварные комоды и елизаветинские кресла; старая женщина волновалась за фарфор, зеркала в позолоченной оправе и потемневшие от времени картины. Однако, вместо того чтобы закрыться в комнате, она проявляла живой интерес и постоянно бранила работников за отсутствие бережности.