Подкаст бывших - Рейчел Линн Соломон Страница 18

– Его зовут Стив, – сообщает мне волонтерка Сиэтлского общества защиты животных, когда мы останавливаемся перед клеткой в конце ряда. – Но я не знаю, подойдет ли он вам.

– Почему нет? – Коричневый метис чихуахуа сидит в дальнем углу на сером флисовом пледе и смотрит на меня большими карими глазами. У него огромные уши, маленький черный нос и неправильный прикус. Милейшее создание, которое я когда-либо видела.

Когда Амина посоветовала мне завести собаку, я изначально восприняла это как шутку. Но в последнее время дом кажется мне более жутким, чем обычно, и, возможно, завести небольшое животное, которое ждало бы меня вечером, – именно то, что мне нужно. Помимо пары морских свинок, которых мы с Аминой завели сразу после выпуска из универа, у меня никогда не было питомцев. В детстве у меня был пес по имени Принц, но я его почти не помню. Родители завели его до моего рождения, а когда мне было девять, он умер. И все же я из тех, кто постоянно спрашивает: «Можно погладить вашу собаку?»

Волонтерка по имени Флора хмыкает себе под нос.

– Он… тот еще фрукт. По нашим подсчетам, ему около четырех лет, но мы не уверены. Его нашли на улице в Северной Калифорнии, а вырос он здесь, чтобы мы смогли с большей вероятностью найти ему нового хозяина. Его уже забирали в конце прошлого года, но он не прижился в семье. У них было трое детишек, а он не то чтобы агрессивный, но ревностно относится к своей территории – немного собственник.

– Как и все мы, – шучу я, смеясь через силу.

Флора не реагирует.

– Он здесь уже почти три месяца, но мы так и не смогли найти новых хозяев. В идеале он должен быть единственным животным при опытном хозяине. Без детей.

Три месяца. Три месяца бесконечного тявканья и ни одного человека, который бы его потискал. Три месяца одиночества. Я даже не могу представить, каково здесь ночью, когда волонтеры уходят домой.

– У меня нет детей и нет других животных, – говорю я.

– Но ведь у вас никогда не было собаки, верно?

Я упомянула это, когда вошла. Но пройдясь по рядам, я не могу представить себе, как возвращаюсь домой с кем-либо из этих собак, кроме Стива.

– Была, в детстве, – говорю я, выпрямляясь и изо всех сил пытаясь сойти за ответственную собачницу – человека, который может совладать с якобы «сложным» экземпляром вроде Стива. Он весит не больше пяти килограммов. – И у меня есть знакомая дрессировщица. – Ну, вроде того. Мэри Бет Баркли расстроилась, когда узнала о закрытии «Звуков Пьюджет», но я обещала ей, что сделаю все возможное, чтобы пригласить ее на другое шоу.

– В таком случае, – говорит Флора, – посмотрим, как он поведет себя с вами.

Она открывает клетку и наклоняется, чтобы вытащить его, но он зажимается в угол. Ей приходится встать на четвереньки, чтобы залезть в клетку, но когда она его достает, он дрожит. Не могу поверить, что настолько крохотное создание могло кому-то доставить проблемы.

– Если вам что-нибудь понадобится, я буду неподалеку, – говорит Флора, заведя нас в комнату с угощениями и игрушками. Затем она закрывает за собой дверь, оставив меня наедине со Стивом.

Я приседаю. Стив неуверенно обнюхивает воздух.

– Эй, малыш, – говорю я, протягивая руку и давая ему понять, что безобидна. – Все хорошо.

Он наклоняется ближе; коричневое тельце еще дрожит. Из-за прикуса каждое его действие отдает неуверенностью. Оказавшись достаточно близко, чтобы облизнуть меня, он высовывает розовый язычок и касается моих пальцев.

– Видишь, не такая уж я и плохая, да?

Он подбирается ближе, разрешая мне погладить себя по спине. Он гораздо мягче, чем кажется, а его белые лапки словно обуты в малюсенькие башмачки. Я чешу его за ухом, пока он не прикрывает глаза и не роняет голову мне на колено так, будто это лучшее, что с ним случалось в этой жизни.

Видимо, я обречена моментально влюбляться и в собак.

* * *

Я подписываю документы, сидя со Стивом на коленях. Я решаю, что его полное имя будет Стив Роджерс. Стив Роджерс Голдстайн. Весьма традиционное еврейское имя. Флора дает мне поводок, ошейник и информацию о местных ветеринарах и занятиях по дрессуре. Я не хочу выпускать его из рук, даже когда достаю кошелек, чтобы заплатить $200 за «усыновление».

Флора счастлива, но колеблется.

– Обычно в приюте собаки ведут себя скромнее, – говорит она. – Так что не удивляйтесь, если дома его поведение слегка изменится.

– Стоит ли мне беспокоиться из-за прикуса?

– Он совершенно здоров. Просто его маленькая особенность.

– Мне очень нравится, – говорю я и поворачиваюсь к нему. – Обожаю тебя и твой прикус.

Мне сообщают, что я могу вернуть его в течение двух недель и получить компенсацию в полном размере, если что-то пойдет не так. Компенсация в полном размере. За животное. Это жестоко – они как будто заранее ждут, что я верну его.

По пути домой Стива рвет в машине. Когда мы заходим домой, его снова рвет – на ковер, который мне никогда не нравился, – а еще он мочится на кофейный столик и испражняется на ковер в гостиной. Если прежде мой дом был пустым, то теперь он переполнен хаотической энергией. Я готовлю ему лежанку в своей комнате. Он примерно сорок пять минут ебет ее, потом обходит четыре с половиной круга и сворачивается в плотный шар. Когда я пытаюсь к нему приблизиться, он рычит, обнажая свой прикус.

Оказывается, Стив – это ходячий пиздец.

– Я тебя не верну, – твердо говорю я – не столько ему, сколько самой себе. – У нас все получится.

Я прибираюсь, затем пятнадцать минут гоняюсь за ним, пока наконец не пристегиваю поводок к ошейнику. Но когда я вывожу его наружу, Стив застывает на подъездной дорожке, словно впервые увидев внешний мир.

К тому времени, когда он нарезает дюжину кругов по двору, наконец-то устает и возвращается на лежанку, на часах уже почти шесть. По крайней мере, он знает, что это его лежанка, и я считаю это победой. Убедившись, что Стив спит, я фоткаю его и отправляю Амине. Он кряхтит во сне, и я едва не умираю от умиления.

Поскольку я не могу весь вечер таращиться на свою собаку, я отправляюсь на кухню, чтобы приготовить ужин и позвонить маме – я откладывала этот звонок с тех пор, как пару дней назад уговорила Доминика участвовать в шоу. Вот оно – достоинство маленькой семьи: мне нужно нескладно соврать о своем псевдобывшем всего лишь одному человеку.

Мне хочется быть с ней откровенной, но мы обе знаем, как высоко папа ценил радио за честность. Одна лишь мысль о том, что она может пристыдить меня, сказав, что папа был бы во мне разочарован… Этого я допустить не могу. Мне нужно продолжать верить, что, услышав меня в машине по радио, он был бы счастлив как никогда. А это значит, что правду придется утаить.