Редкий тип мужчины - Андрей Ромм Страница 18

Когда Инну госпитализировали, ему становилось еще тяжелее. Сразу же начинали терзать думы: как она там, все ли в порядке? В то время мобильные телефоны были очень дороги, а тарифы еще дороже, поэтому приходилось самому звонить в справочную, надоедать Веронике Самсоновне («Звоните, не стесняйтесь», – всякий раз говорила эта святая женщина) или выкрикивать жену под окнами (персонал ругался, но ничего с будущими и новоиспеченными папашами поделать не мог). Инна звонила редко, потому что ей почти не разрешали вставать и ходить, а телефон был только в коридоре, возле сестринского поста. В окно она выглядывала, потому что кровать стояла возле окна и для того, чтобы помахать рукой надрывающемуся внизу мужу, не надо было вставать и ходить.

То, что он будет присутствовать при родах, Алексей решил сразу же, как только узнал о такой возможности, тогда еще только-только входившей в моду. Инна и обрадовалась его решению, и немного испугалась.

– Это же, должно быть, такое зрелище… – сказала она задумчиво. – Совсем не для мужчин. Ты меня после этого не разлюбишь?

Алексей подумал о том, что Вероника Самсоновна была совершенно права, когда предупреждала его о том, что токсикоз может вызывать изменения в поведении, ввергать в депрессию, провоцировать на какие-то резкие высказывания и вообще «удивлять». «Наберитесь терпения, – ласково призывала она. – Это же ненадолго, всего несколько месяцев…»

Ради Инны Алексей был готов на все. Без преувеличения. Разлюбить? Почему? Разве это вообще возможно – разлюбить Инну? Беременность, в самом начале добавившая жене шарма, но потом быстро сделавшая Инну бледной, изможденной, раздражительной, не могла служить помехой в любви. Так же, по мнению Алексея, не могли быть помехой и роды. Зато он будет рядом, сможет держать Инну за руку, поддерживать, ободрять. Возможно, в его присутствии Инне будет не так больно, ну а уж бояться она наверняка станет меньше. Инна очень боялась рожать. Наслушалась от матери всяких ужасов. Под бокал вина теща любила вспомнить о том, в каких нечеловеческих муках рожала она своих доченек. Приукрашивала, конечно, изрядно, не могла не приукрасить с ее-то эмоциональным артистическим характером, но сейчас Инне казалось, что, рассказывая о родах, мама не преувеличивала, а преуменьшала. Некоторые из подруг тоже внесли свою лепту. Вместо того чтобы успокоить, смаковали взахлеб все негативные аспекты своих родов. Кто семь часов рожал, кто двенадцать, и все это время был ужас-ужас-ужас. Одной из подруг, самой рьяной «пугальщице», Алексей деликатно намекнул на то, что беременным женщинам полезнее слушать веселые рассказы, а не «страсти-мордасти». В ответ услышал сакраментальное: «Наверное, ты не любишь Инну, раз мешаешь подготовить ее к родам!» Подготовить к родам? Ничего себе! Разве это подготовка к родам? Скорее – к выкидышу. Наслушаешься ужасного и рожать не захочешь.

– Я тебя никогда не разлюблю! – Алексей поцеловал Инну в лоб. – Не надейся.

– Хорошо, – согласилась Инна. – Только пообещай мне, что не будешь смотреть, если я попрошу.

– Не буду! – улыбнулся Алексей. – Зажмурюсь и отвернусь!

Вероника Самсоновна проинструктировала его так:

– Держите за руку, массируйте спинку, говорите ласковые слова, обещайте, что скоро все закончится, что ребеночек вот-вот родится… Делайте, что хотите, хоть на голове танцуйте, только упаси вас бог соваться с рекомендациями ко мне или к акушерке. Ну, что-нибудь вроде: «Сделайте укол, чтобы все это поскорее закончилось!» или «Я требую кесарева сечения!» Я, Алексей Артемович, во время рабочего процесса… хм… немножко меняюсь. Вся вежливость куда-то улетучивается. Могу открытым текстом послать, а потом переживаю. Вы можете быть уверены, что мы сделаем все, что нужно будет сделать…

Вероника Самсоновна «во время рабочего процесса» и впрямь изменилась. Вместо ласковой веселой говоруньи Алексей увидел строгую, решительную, немногословную женщину, врача в классическом своем представлении. Удивился немного такому перевоплощению, но подумал, что так оно, наверное, и должно быть. Дело-то важное, ответственное, требующее четкости и собранности. Не до сюсюканья, короче говоря.

Будучи человеком любопытным и ответственным, Алексей купил в магазине на Фрунзенской учебник акушерства и тайком от Инны прочел его. Некоторые места пришлось перечитывать дважды, чтобы яснее дошло. Многого не понял, но суть ухватил и получил «научное» представление о процессе. Заодно и порадовался тому, что у Инны нет кучи описанных в учебнике осложнений. Достаточно с нее, с бедной, токсикоза с угрозой выкидыша.

Представление было таким. Роды – процесс тяжелый, болезненный, длительный. Рожать больно, поэтому роженицы кричат. Но ничего не поделать – приходится потерпеть.

«Тяжелый процесс? – думал Алексей, глядя на вены, выступившие на лбу жены. – Болезненный? Это же не просто тяжело и не просто больно… Это же… Это же…»

Подходящие слова, которыми можно было бы описать степень происходившего с Инной, в русском языке отсутствовали. Во всяком случае, в цензурной его части, а Алексей не любил сквернословить. Он держал Инну за руку, гладил по плечу, массировал ей поясницу, подавал воду, вытирал салфетками пот со лба и все это время думал о том, как же ей тяжело, и о том, когда весь этот ужас закончится.

Ужас? Да теща поведала только третью часть всего. Нет, пятую! И никто из подруг жены ничего не преувеличил даже в самом страшном рассказе. Как это вообще можно вынести? Это же не процесс и не событие, это настоящий подвиг! Подвиг! Другого слова не подобрать.

Прошло всего два часа (мозг отмечал время бессознательно), а Алексей чувствовал себя так, будто толкал эшелон от Москвы до Петербурга. Сил не просто не было, их не было совсем-совсем. Хотелось, чтобы все закончилось прямо сейчас, хотелось провалиться сквозь землю, уснуть, умереть, исчезнуть, лишь бы только не видеть и не слышать, как мучается Инна. Сил не было даже на то, чтобы отругать себя за мысли, недостойные мужчины, а тем более – любящего мужчины. Кстати, Вероника Самсоновна предупреждала не напрасно. Алексею действительно захотелось потребовать укола, операции, непонятно чего, но чего-то такого, что мгновенно поможет, избавит от страданий. Ничего – сдержался, переборол соблазн. Вероника Самсоновна заботилась не только о Инне, но и об Алексее. Увидев, что с ним творится нечто неладное (вдруг все завертелось и поплыло перед глазами), подхватила, усадила на кушетку, дала понюхать нашатыря. Руки у нее, несмотря на их миниатюрность, оказались очень сильными. Нелегко удержать в одиночку восьмидесятикилограммового дядю, приготовившегося не упасть, а прямо стечь на пол. Причем не только удержать, но и довести до кушетки…

Нашатырь оказался волшебным, или просто «второе дыхание» открылось. Притупились все чувства, кроме сострадания к жене и готовности взять на себя ее боль, хотя бы частично. Мозг перестал фиксировать время, а само время стало каким-то вязким, словно растянулось в одно нескончаемое мгновение.

– Головка прорезалась! – объявила акушерка. – Теперь уже скоро…

Слово «скоро» (само по себе и в сочетании со словом «совсем») прозвучало сегодня столько раз, что полностью износилось, стерлось, потеряло свое обнадеживающее значение.