Ты мой выигрыш - Екатерина Шварц Страница 18

— Что? — я даже осмыслить до конца его разу не успел, зарычал мгновенно. — Какие побои?

— Обычные, — продолжил друг, смотря на меня в упор, — которые руками и ногами оставляют на теле. Макс, ее били, сильно, не разбирая куда. Это ты сам поймешь, когда увидишь Алису. Кому ты так сильно насолил?

Он продолжает на меня смотреть. А у меня волосы на затылке начинают вставать. Я насолил? Кто посмеет пойти против меня в нашем городе? Только смертник! Тот, кому нечего терять. И я готов в лепешку разбиться, но такого человека точно не смогу найти.

— Я должен заявить в полицию об этом инциденте, — продолжает Климкин. — Жестокое избиение женщины, повлекшее потерю ребенка.

— Понял, заявляй, но завтра. Сегодня я сам буду искать виновного, — говорю я так, что друг меня понимает сразу.

— Хорошо. Она в третьей палате. Я через пару минут зайду, мне ей укол надо вколоть со снотворным.

— Понял.

Иду. Просто иду на автомате. В голове только одна мысль — кто? Найду тварь и кишки вырву, яйца отрежу и заставлю сожрать!

В палате полумрак. Подхожу ближе к кровати. Алиска лежит, отвернувшись лицом к стене. Левая рука в гипсе, как и нога. Вся правая рука покрыта синяками. На лицо страшно смотреть. Все старая пластических хирургов полетели коту под хвост: глаза заплыли от огромных синяков, губы разбиты, правый висок рассечен… каким садистом надо было быть, чтобы это сделать? Присаживаюсь на корточки рядом с кроватью. Аккуратно беру ее за правую руку. Она открывает глаза. Смотрит на меня и начинает плакать. Тихо глажу ее по волосам.

— Алиска, родная, не плачь, — на душе тошно становится, — я этого козла из-под земли достану. Сегодняшней же ночью найду суку. Ты только скажи мне, кто это сделал.

Она сжимает разбитые губы. Закрывает глаза. Плачет тихо некоторое время, а потом одними губами шепчет мне:

— Левшин…

Отпускаю ее руку. Сжимаю до хруста пальцы в кулаки. Наклоняюсь к жене и целую ее в лоб.

— Поправляйся, милая.

У меня больше нет свободного времени. Завтра приеду к ней с цветами и фруктами. Сейчас мне позарез нужно поговорить с человеком, который слишком активно вторгается в мою жизнь…

Тебя ударили по одной щеке, подставь другую. Так говорят. Упорно всю жизнь старался ломать этот стереотип — безрезультатно. Судьба, изворотливой змеей, умудрялась добраться до второй щеки. Я потерял одного ребенка, теперь и второго не стало… В больницу не ехал, а летел, сломя голову. Внутри все сжималось. Ну почему так? Злился. Сильно. На Алиску дуру, которая решила отдохнуть, хотя не стоило ей лететь на таком раннем сроке за границу и пьянствовать со своей обожаемой подругой. Но больше на себя злился. Как мог согласиться на предложение отца — поезжайте, отдохните! Надо было отказаться, разругаться с ним. За женой следить нужно. А я…

Стоило Лизке оказаться рядом и потерялся я. Даже не местью стал жить, а потребностью просто видеть ее рядом. Голос слышать, аромат ее тела чувствовать. Касаться иногда. Я, как наркоман, которого давно вылечили, но спустя столько лет снова предложили уколоться. Сорвался. Моя одержимость Лизой стала безумной. Даже сейчас, добираясь в больницу к жене, даже потеряв ребенка, думаю о своей тростинке…

Моя она! Бл***ь! И с силой по рулю ударяю. Грех, Господи, знаю, что желаю жену другого, но она моя по праву. Как только все уляжется, разведусь с Алиской и буду жить с Лизой. Я ей все готов простить, все забыть. Теперь точно в этом уверен, потому что пары минут без нее не могу прожить. Из дома только уехал, а уже хочу к ней обратно… Плевать на отца, заберу сына и Лизу и уеду. К дьяволу все пошлю, но с ней останусь!

Наивный… Если бы знал в тот миг, что мои мечты навсегда останутся мечтами.

Моего папочки на удивление в больнице я не встретил. А вот друг был на дежурстве. Он то мне все и поведал.

— Ну что сказать, — начал Вася, — картина, конечно, не очень приятная. Твоя жена потеряла ребенка из-за сильных побоев и психологического стресса…

— Что? — я даже осмыслить до конца его разу не успел, зарычал мгновенно. — Какие побои?

— Обычные, — продолжил друг, смотря на меня в упор, — которые руками и ногами оставляют на теле. Макс, ее били, сильно, не разбирая куда. Это ты сам поймешь, когда увидишь Алису. Кому ты так сильно насолил?

Он продолжает на меня смотреть. А у меня волосы на затылке начинают вставать. Я насолил? Кто посмеет пойти против меня в нашем городе? Только смертник! Тот, кому нечего терять. И я готов в лепешку разбиться, но такого человека точно не смогу найти.

— Я должен заявить в полицию об этом инциденте, — продолжает Климкин. — Жестокое избиение женщины, повлекшее потерю ребенка.

— Понял, заявляй, но завтра. Сегодня я сам буду искать виновного, — говорю я так, что друг меня понимает сразу.

— Хорошо. Она в третьей палате. Я через пару минут зайду, мне ей укол надо вколоть со снотворным.

— Понял.

Иду. Просто иду на автомате. В голове только одна мысль — кто? Найду тварь и кишки вырву, яйца отрежу и заставлю сожрать!

В палате полумрак. Подхожу ближе к кровати. Алиска лежит, отвернувшись лицом к стене. Левая рука в гипсе, как и нога. Вся правая рука покрыта синяками. На лицо страшно смотреть. Все старая пластических хирургов полетели коту под хвост: глаза заплыли от огромных синяков, губы разбиты, правый висок рассечен… каким садистом надо было быть, чтобы это сделать? Присаживаюсь на корточки рядом с кроватью. Аккуратно беру ее за правую руку. Она открывает глаза. Смотрит на меня и начинает плакать. Тихо глажу ее по волосам.

— Алиска, родная, не плачь, — на душе тошно становится, — я этого козла из-под земли достану. Сегодняшней же ночью найду суку. Ты только скажи мне, кто это сделал.

Она сжимает разбитые губы. Закрывает глаза. Плачет тихо некоторое время, а потом одними губами шепчет мне:

— Левшин…

Отпускаю ее руку. Сжимаю до хруста пальцы в кулаки. Наклоняюсь к жене и целую ее в лоб.

— Поправляйся, милая.

У меня больше нет свободного времени. Завтра приеду к ней с цветами и фруктами. Сейчас мне позарез нужно поговорить с человеком, который слишком активно вторгается в мою жизнь…

Пять дней я искал эту сволочь. Землю рыл. Ничего. Его нигде не было. Мои ребята прошерстили все. Это Лизке он плел, что работает, но я знал о Левшине всю правду. Ни х***я этот гондон не работал. А жил за счет баб. Прикидывался бедным и несчастным страдальцем, у которого жена отняла все и выгнала из дома, вот женщины и велись на его сказки. Сколько у нас по стране одиноких сидит — миллионы. И всем им хочется немного — тихого женского счастья.

Витек преуспел в этом. Найдет себе какую-нибудь дуру в другом городе и ездит к ней. Она его кормит, поит, одевает, в постели обхаживает. Он поживет немного и домой — родителей навестить. Наскучит ему новая пассия — уходит. Так, мол и так, извини, дорогая, надо расстаться — люблю другую. И все ему с рук сходило, все легко было. Из баб деньги тянул и играл. Просаживал все в автоматах и казино.