Что я сделала ради любви - Сьюзен Элизабет Филлипс Страница 18

— Прекрати! — прошипела Джорджи, загородив собой дверь. — Какой смысл разбивать его камеру сейчас?

— Мне сразу станет легче.

— Как это на тебя похоже! По-прежнему пытаешься решить проблемы кулаками.

— В противоположность твоей манере улыбаться каждой сволочи, которая наводит на тебя объектив, и делать вид, что жизнь хороша! — прищурившись, рявкнул он. — Когда я в следующий раз решу вломить кому-нибудь, держись от меня подальше!

Появившийся в коридоре рассыльный вынудил Джорджи проглотить запальчивый ответ. Они вновь направились к служебному лифту и в озлобленном молчании поднялись наверх. Едва они зашли в номер, Брэм закрыл дверь ногой и вытащил мобильник.

— Нет!

Джорджи выхватила у него телефон и метнулась в ванную. Брэм ринулся за ней.

— Какого черта ты тут вытворяешь?

Он и опомниться не успел, как Джорджи швырнула мобильник в унитаз. Брэм оттолкнул ее, но спасти телефон уже не представлялось возможным.

— Поверить не могу, что ты это сделала! Скутер однажды случайно уронила в садовый фонтан фотоальбом со снимками предков матушки Скофилд, а потом весь остаток серии пыталась замести следы. Скипу пришлось спасти ее, взяв на себя вину. Но в этот раз ее никто не спасет.

— Ты никому не позвонишь, пока мы вместе не придумаем, что делать — прошептала она.

— Да неужели?

Джорджи, сжав кулаки, выплеснула на него весь гнев:

— Не строй из себя идиота! Я американская икона, не забыл? Лансу чудом удалось вывернуться, а он был мистером Моральная Безупречность в отличие от тебя. Тебе это так просто не пройдет.

Отражение застывшего лица Брэма в зеркале не обещало ничего хорошего.

— Придерживаемся моего первоначального плана, — отрезал он. — Ровно через час твой пиар-агент и тот, кого я собираюсь нанять, представят прессе наше общее заявление. Слишком много спиртного, слишком сильная ностальгия, останемся хорошими друзьями и тому подобная лапша на уши.

Он вылетел из ванной. Джорджи побежала за ним.

— Если одной придурочной поп-звезде мог сойти с рук брак, длившийся менее двадцати четырех часов, то нам не сойдет. Дай мне время подумать.

— Никакие раздумья не помогут нам выбраться из этого переплета, — покачал головой Брэм и направился к стоявшему у дивана телефону.

— Пять минут! Это все, что мне понадобится! — взмолилась Джорджи, показывая на телевизор. — Посмотри пока порно.

— Сама смотри. Мне нужно срочно искать пиар-агента.

Джорджи бросилась к Брэму и снова силой оторвала его руку от трубки.

— Не вынуждай меня и его выкинуть в туалет!

— Не заставляй меня связывать тебя, запирать в чулане и швырять туда горящую спичку!

Прямо сейчас это не казалось такой уж кошмарной перспективой, но потом…

И тут Джорджи осенила совершенно немыслимая идея. Идея куда страшнее, чем всякий убийственный план, который задумал Брэм… Идея такая отвратительная, такая мерзкая…

Она отошла от телефона.

— Мне нужно выпить.

— Керосин горит жарче и быстрее спиртного, — заметил Брэм.

Должно быть, Джорджи выглядела так же паршиво, как себя чувствовала, потому что он не стал набирать номер.

— Что случилось? Ты ведь не собираешься блевать?

Если бы все было так просто.

Джорджи громко сглотнула.

— Т-только выслушай меня. Ладно?

— Выкладывай побыстрее.

— О Господи… — Колени подогнулись, и она уселась на стул. — Думаю… — Перед глазами кружилась комната. — Думаю… должен быть к-какой-то выход.

— Совершенно верно. Обещаю раз в месяц приносить тебе на могилку живые цветы. Плюс в день рождения и на Рождество.

Джорджи не могла заставить себя взглянуть на Брэма и поэтому уставилась на складки своих серых слаксов.

— Мы могли бы… — Она откашлялась. Снова сглотнула. — Мы могли бы оставаться мужем и женой.

Сгустившееся молчание наполнило комнату. Потом в тишину ворвалось пронзительное блеяние телефона, трубка которого слишком долго лежала рядом с аппаратом.

Ее ладони вспотели.

Брэм положил трубку на рычаг.

— Что ты сказала?!

Джорджи сглотнула в третий раз и попыталась взять себя в руки.

— Всего… всего на год. Мы останемся мужем и женой на год.

Слова звучали так сдавленно, словно она силой выталкивала их из горла.

— Ровно через год мы объявим, что… что хотим навсегда остаться друзьями, но не любовниками, и поэтому решили получить развод. Но будем любить друг друга вечно. И… и теперь самое важное. — Ее мысли вдруг смешались, но она сумела вовремя опомниться. — Мы… нужно, чтобы нас видели вместе на людях. Счастливыми, смеющимися, веселыми. Чтобы никого из нас не посчитали… — Она прикусила язык, чтобы не сказать «жертвой», и вместо этого закончила: — Чтобы никого из нас не посчитали злодеем.

Обрывки фраз и хаотические образы постепенно укладывались в стройную систему, как эпизод из ситкома.

— Постепенно в прессу просочатся слухи о том, что я видела тебя кое с кем из моих подруг, а ты видел меня кое с кем из тех кретинов, которые считаются твоими приятелями. Все мирно и тихо. Никаких драм и скандалов.

И главное, никакой жалости. Единственный способ доиграть спектакль. Никакой жалости к бедной, жалкой, брошенной Джорджи Йорк, не способной удержать свою любовь.

Но Брэм требовал разъяснений:

— Мы останемся мужем и женой? Ты и я?

— Всего на год. Это… понимаю, это не идеальный план…

Какое там «не идеальный»! Это еще слабо сказано.

— …но, учитывая обстоятельства, думаю, это лучшее, что мы можем сделать.

— Но мы ненавидим друг друга!

Теперь она не могла отступить. На карту поставлено все. Ее репутация, карьера и более всего — ее израненная гордость… Больше чем гордость. Гордость — эмоция поверхностная, а речь шла о ее личности. Цельности ее характера. Придется признать горькую правду: всю свою жизнь она прожила, не приняв ни одного серьезного решения. Отец управлял каждым этапом ее карьеры, каждым аспектом ее личной жизни — от ролей до внешнего вида и одежды. Именно он представил ее Лансу, который, в свою очередь, диктовал ей, когда состоится свадьба, где они будут жить и тысячу других вещей. Это Ланс постановил, что у них не будет детей. Это он объявил о конце их брака. Тридцать один год она позволяла другим людям определять ее судьбу, и ей до смерти это надоело. У нее два выхода: продолжать жить по чужой указке или прокладывать собственный, пусть и не всегда прямой, путь.

Пугающее, почти воодушевляющее осознание жизненной цели ошеломило Джорджи.