Умение не дышать - Сара Александер Страница 17

Но она права. В Дэнни есть что-то подозрительное, и он слишком много знает. Стоит мне о нем подумать, и у меня неприятно щиплет в горле.

Мама дует на пальцы, наклоняется и вынимает из-под раковины бутылку «Бомбейского сапфира». Она наполовину пустая, а я знаю, что мама ее купила два дня назад. Мама пьет джин из горлышка, а когда опускает бутылку, глаза у нее полны слез, но при этом выражение лица безмятежное.

– На, выпей немножко, – говорит она. – Ты порой такая же унылая, как я. Не позволим мужикам трепать нам нервы.

Она делает еще глоток и со стуком ставит бутылку на стол.

– Я думала, у вас с папой все хорошо.

– А ты не думай, – говорит мама. – Никогда не думай, что все хорошо.

Стоит мне сделать первый глоток джина – и меня сразу выворачивает наизнанку. Мама запрокидывает голову, хохочет и говорит:

– К нему надо привыкнуть!

Я хочу привыкнуть. Беру стакан и наливаю немного джина.

Мы сидим за столом. За окнами смеркается, и на кухонный пол и стол ложатся наши длинные тени. Мама снова пьет из бутылки, а я – маленькими глоточками из стакана, привыкая к тому, как джин обжигает горло. Мама не останавливает меня, когда я наливаю себе еще.

– Я скучаю по ней, – вдруг говорит она.

Я не сразу понимаю, о ком она говорит, но вскоре догадываюсь. Иногда я забываю, что бабушки больше нет с нами – она перестала приезжать, когда нам с Эдди исполнилось девять лет, так что я ее давно не видела. Отец говорит, что как-то раз она заезжала после исчезновения Эдди, но я в то время была в школе.

– Да, я тоже по ней скучаю. Трудно поверить, что она умерла.

У мамы задумчивый вид. Она словно вспоминает что-то хорошее. Она никогда не рассказывает о своем детстве – ну, разве что говорит, что все было хорошо, когда она была совсем маленькая.

– А почему бабушка уехала с Черного острова? – спрашиваю я и думаю: какой удачный момент для этого вопроса. Может быть, мама мне наконец скажет.

Похоже, она как раз в настроении пооткровенничать.

– Из-за моста, – отвечает мама коротко, словно этим все сказано.

– Из-за моста? Почему? Что случилось?

– Его построили.

Мне кажется странным то, что мост мог кого-то заставить уехать из родного города. До постройки моста, для того чтобы попасть в Инвернесс, приходилось ехать до того места, где начинался полуостров, а потом возвращаться обратно вдоль устья реки. Для меня мост существовал всегда, поэтому я ничего другого не знала. Вообще-то мы им почти не пользуемся, но из-за того, что мост есть, наши места кажутся не такими забытыми и заброшенными.

– Разве мост – это не было хорошо?

– Бабушка так не думала. Для нее мост значил, что здесь станет больше народа. Туристы, люди из города. Совсем ей это не нравилось. Она же на Черный остров перебралась, чтобы поменьше людей видеть. Ей нравилось уединение.

– А ты не чувствовала себя отрезанной от мира?

– Мы играли на отмелях. Там мы бывали по выходным. И я, бывало, смотрела в сторону материка и гордилась тем, что я на этой стороне. Как будто я какая-то особенная. После того как мост построили, мама прожила здесь еще пару лет, но не смогла с этим свыкнуться. Ей хотелось тихой, спокойной жизни.

А я вот не могу представить жизни спокойней, чем тут у нас. Да и туристы меня тоже радуют. Среди них можно затеряться. Они не знают, кто я такая.

– Мам, а почему вы с бабушкой перестали разговаривать?

Я делаю маленький глоток джина и жду ответа.

– Я все испортила, Элси. Я совершила ужасную ошибку, и мне пришлось потом жить с этим.

– Какую ошибку? – шепотом спрашиваю я.

Мама отодвигается от меня и откидывается на спинку стула:

– Я тебе кое-что скажу. Никогда не впускай никого в свою жизнь, если они не могут тебя простить. И еще, Элси, не делай ошибок.

– Каких ошибок? – спрашиваю я, но мама меняет тему.

Она в который раз рассказывает мне историю про то, что, когда она рожала Диллона, отец находился на другом краю света.

– Я пыталась дозвониться на корабль. Вот они, мужики. Все у них всегда в последнюю минуту, – цедит мама сквозь зубы. – А мне восемнадцать лет, и я гадаю, вернется он вообще ко мне или нет.

– Он уйдет от нас?

Мама смотрит на меня:

– От меня уйдет. От вас – никогда.

И тут она начинает хохотать, и, когда я пытаюсь отобрать у нее джин, она цепко обхватывает бутылку и говорит мне, что она очень плохой человек и что все так думают. Когда она так себя ведет, она меня пугает. Мне страшно, когда она начинает грязно ругаться. Я боюсь, что она упадет и расшибет голову. Но она похожа на клоуна-неваляшку – в тот самый момент, когда мне кажется – вот сейчас она рухнет на пол, она вдруг выпрямляется, смотрит на меня в упор и улыбается алыми, как вишни, губами.

– Я скучаю по Эдди, – говорю я, надеясь, что мама захочет поговорить о нем.

– Тс-с-с! – шипит мама. – Эдди спит.

Эдди не спит. Он сидит в кухонной раковине и смотрит в окно, на звезды. «Там медведь», – бормочет он себе под нос, а потом поворачивается ко мне и говорит: «Элли, мы теперь совсем не видим падучих звезд. Как же нам загадывать желания?»

Отец является домой после полуночи. Мама спит, уронив голову на стол, ее руки безжизненно висят. Я хочу посмотреть на отца, но кухня раскачивается из стороны в сторону. Я пытаюсь подняться и соскальзываю на пол. Желчь приливает к горлу. Полоска лунного света ложится на начищенные до блеска туфли отца. Меня тошнит прямо на них.