Цветок в пыли. Месть и закон - Владимир Яцкевич Страница 17

Мина осталась жить у няни. Старая женщина ходила за ней, как за собственной дочерью. Возвращаясь вечером из хозяйского дома, она приносила еду: бобы и лепешки. Еды было немного, но няня подавала ее так, словно это были самые изысканные яства.

— Ешь, доченька, — говорила няня. — Ешь, родная.

И ласково смотрела на нее.

— А ты, няня?

— Я сыта.

И не понять было, правду ли она говорит.

По утрам, когда Мина еще спала, няня Гангу уходила на рынок, чтобы купить чего-нибудь съестное для Мины. Денег у старой женщины было мало, но ее все знали и часто давали продукты в долг.

— Как твоя дочь, Гангу? — спрашивали ее.

— Чувствует себя хорошо, — отвечала няня. — Спасибо вам, добрые люди.

Здесь, среди простых людей, не было зависти и зла, и каждый старался помочь, чем мог.

А Мина, несмотря на заботу, не знала покоя и худела. Переживания мучили ее, они были болезнью, от которой не придумано лекарств. Возвращаясь с рынка, няня обнаруживала девушку лежащей на кушетке. Глаза ее были открыты, но в них — ни радости, ни жизни.

— Уже утро, — говорила няня, делая вид, что не замечает ее состояния. — Пора завтракать.

И только тогда Мина поднималась, но делала все механически, словно во сне.

Старая няня жалела девушку, но не знала, как ей помочь. Однажды она решила заговорить о Мине с ее дядей. Тот ни разу не вспомнил о племяннице, которую выгнал из дома, по крайней мере никогда не упоминал о ней вслух, словно ее никогда и не существовало.

— У вас чудесные дети, — сказала однажды Гангу. — Они чувствуют, что родители их любят, и растут вам на радость.

— Да, — ответил он с улыбкой, еще не понимая, о чем пойдет разговор.

— Какое счастье — иметь кров и чувствовать любовь, — продолжала няня. — И как тяжело, когда все от тебя отвернулись.

— Что такое, Гангу? — насторожился Санд. — К чему ведешь разговор?

— Сердце мое обливается кровью, когда я вижу страдания несчастной девушки.

— О какой девушке ты говоришь?

— О Мине.

Услышав имя Мины, он побагровел и крикнул:

— Как ты смеешь говорить о ней? Об этой бесстыднице! Она опозорила меня и мой дом!

— Ах, мой добрый хозяин, — отвечала печально няня. — Ведь нет ее вины в том, что произошло. Злой рок обрушился на голову несчастной.

— И слышать о ней не хочу!

— Всевышний любит милосердных.

— Но не любит глупых! Даже если ей будет совсем плохо и смерть будет дышать холодом в ее лицо — даже тогда я не протяну ей руку помощи.

— Но почему?! — с удивлением воскликнула няня.

— Она неблагодарностью ответила за добро!

Санд, наверное, и вправду считал себя очень добрым человеком. Очень удобно, творя зло, считать, что делаешь это в ответ на нанесенные обиды.

— И еще, — продолжил он. — Ты нянчила меня, Гангу, теперь ходишь за моими детьми, но поверь мне, что, даже несмотря на все то, что ты сделала для нашей семьи, я выгоню тебя, если ты еще раз заведешь разговор о проклятой девчонке.

— Я не боюсь этого, мой господин, — кротко, но твердо ответила няня. — Добрые люди помогут дожить мне отпущенный срок, и найдется кому закрыть мне глаза в скорбную минуту.

Она все же надеялась, что сердце хозяина дрогнет в какой-то момент и он пожалеет несчастную сироту. Но тот был непреклонен и с каждым разом сердился все сильнее.

Гангу не знала, что дело не только в нем. Тот однажды передал свой разговор с няней жене, и та спросила, насторожившись:

— И что ты собираешься делать?

Она боялась, что Мина, которую она ненавидела, вернется в их дом.

— Ничего, — ответил хозяин.

Но его ответ прозвучал для жены не очень убедительно.

— И ты еще говоришь — «ничего»?! — воскликнула она. — Да ты должен был сказать Гангу, что я выцарапаю глаза проклятой девчонке, если она явится сюда! И после всего, что она натворила, после всего этого позора, обрушившегося на наш дом, ты еще говоришь «ничего»!

— Но я же не собираюсь разрешать ей вернуться домой, — испуганно оправдывался дядя. — Я так и сказал Гангу: девчонку мы не пустим на порог.

Он был уже не рад, что обо всем рассказал жене.