Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос Страница 17

Покинув благодать полуденного тепла, Холли проскользнула в часовню замка, где каменные стены в шесть футов толщиной сохраняли прохладу круглый год. Она надеялась обрести здесь уединение, но нисколько не удивилась, застав в часовне отца, стоящего перед гробницей ее матери, прижимая ладони к холодному граниту, словно пытаясь почерпнуть от него сил.

Девушка осторожно приблизилась к отцу. Высеченный в камне лик матери не передавал той мягкости и теплоты, которые сохранились в воспоминаниях Холли. Фелиция де Шастл не была красавицей. Ее обаяние было неброским: курносый нос и пухлые губы, придававшие их обладательнице миловидную пикантность, невозможно воссоздать в камне, каким бы талантом ни обладал ваятель.

— Папа? — неуверенно произнесла Холли.

Короткие толстые пальцы отца ласково гладили каменные локоны его супруги.

— Я подвел мою милую Фелицию… Я подвел вас обеих…

Холли даже не могла представить себе, как ранит ее боль, прозвучавшая в словах отца.

— Ну что ты, нет! Если бы мама была сейчас с нами, ее бы наверняка позабавила вся эта затея.

— Я рад, что она не дожила до этого дня, — сокрушенно покачал головой отец. Он был безутешен. — Лучше умереть, чем присутствовать при таком позоре. Фелиция предупреждала меня о твоем упрямом нраве, говорила, что я должен защищать тебя от тебя самой. Но я не слушал ее. Как только она умерла, я пошел у тебя на поводу, потакал всем капризам. Когда ты начинала дуться и капризничать, я тотчас же уступал тебе. И теперь моя слабохарактерность обернулась для нас катастрофой.

Как и все обитатели Тьюксбери, отец, казалось, смотрел на Холли с жалостью. Девушка схватила его за просторный рукав.

— Папочка, никакая это не катастрофа. Возможно, если мы пойдем к сэру Остину и все объясним ему… кажется, он человек достаточно рассудительный.

Эти слова даже самой Холли показались наивными. Она ведь говорит о мужчине, гнавшемся за ней с обнаженным мечом по парку, обвинившем ее в колдовстве, поцеловавшем ее с пылкой страстью — при воспоминании об этом у Холли до сих пор начинала быстрее бежать кровь по жилам, — после чего попеременно угрожавшем обесчестить ее и стыдившем за распутное поведение. Ничего не скажешь, рассудительный!

— А если он заупрямится, ты не сможешь заточить его в темницу замка? — робко спросила Холли, стараясь не обращать внимания на укор совести. — Всего на несколько лет, пока он немножко не поостынет.

Отец отпрянул от нее, вырвав рукав из ее пальцев. Его звучный голос раскатами грома, предвещающего бурю, отразился под сводами:

— Да, давай пойдем вместе к этому Гавенмору и объясним ему, что ты просто пошутила и выставила нас обоих на посмешище! Мы скажем ему, что я намереваюсь нарушить свою клятву выдать тебя замуж за победителя этого турнира и навеки запятнать этим имя Тьюксбери. А если рыцарю вздумается осадить замок и взять тебя силой, тогда что? Соблаговолит ли он и в этом случае оказать тебе честь, взяв в жены, или же просто накажет за издевательство над собой? — Стремительно повернувшись на каблуках, граф де Шастл бросил прямо в побледневшее лицо дочери: — Да, мы пойдем к нему, ты и я, и скажем, что доблестный гордый рыцарь преклонил перед тобой колено, удовлетворяя глупый каприз!

Холли давно не видела отца в таком гневе. Его отповедь только еще больше усилила охватившее ее чувство вины и стыда. Она беспомощно покачала головой.

— Правда, я не хотела ничего дурного!

— Ты слишком далеко зашла в своих шутках, дочка. Но на этот раз ты подписала себе приговор. Как я и обещал, валлийский рыцарь возьмет тебя в жены. — Следующие слова отца прозвучали так тихо, что Холли усомнилась, были ли они предназначены для ее слуха. — Ты могла бы выбрать себе достойного супруга. Мужчину, который обожал бы тебя. Мужчину, который почитал бы за честь поцеловать край твоего платья.

Если бы Холли могла выдавить хоть слово, она бы воскликнула, что никто ей не нужен. Она считала себя просто красивой куклой, которую превозносят лишь за внешние достоинства. Холли ни за что бы не отдала свое сердце мужчине настолько глупому, чтобы обожать ее, лелеять и выставлять напоказ как ценную безделушку. Но Холли знала, что еще один удар добьет отца, поэтому, подобрав юбки, она поспешила оставить его наедине со своей печалью.

Когда его дочь, исказившая до неузнаваемости свою внешность, стремительно покинула часовню, Бернар де Шастл сделал то, что не осмеливался сделать все тринадцать лет, прошедшие после смерти его супруги.

— Будь ты проклята, Фелиция! Я сделал для Холли все, что мог. Остальное — твоя вина!

Выйдя из часовни, Холли побежала в парк, терзаемая страхами, что после бракосочетания, назначенного на вечер, она навеки лишится возможности находиться в уединении.

Светлый весенний день так не соответствовал ее мрачному настроению. Толстый шмель довольно жужжал, кружась над цветком первоцвета. Бабочки порхали среди фиалок и гелиотропов, и солнечный свет играл в кружевах их крылышек. Сладкий запах жасмина щекотал ноздри.

Несмотря на пригревающее весеннее солнышко, она никак не могла стряхнуть с себя холод часовни. Еще более невыносимым, чем горькие слова отца, было разочарование, которое Холли увидела у него на лице. Она любила отца и никак не собиралась доставлять ему огорчения. Вчера придуманный ею план казался Холли таким удачным…

Она провела рукой по веревке, и от ее прикосновения качели слабо колыхнулись. Холли пыталась понять, почему ее отец не желает пойти на какую-нибудь хитрость, а намерен отдать ее в жены неотесанному гиганту-валлийцу, который увезет ее в свои далекие дикие края.

Примятая трава у скамейки до сих пор хранила следы его падения. Холли вспомнила, как он лежал, раскинув руки, одновременно такой могучий и беззащитный. Она провела кончиками пальцев по губам, которые все еще хранили память о поцелуе рыцаря. О поцелуе, предназначавшемся не ей, а другой женщине.

Прогоняя эту неприятную мысль, Холли закрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям и заново переживая то волшебное мгновение.

Чья-то ладонь грубо зажала ей рот. Железная рука стиснула ее запястье.

У Холли успела мелькнуть безотчетная мысль о том, что Гавенмор каким-то образом разгадал ее обман, кликнул своих вассалов, скрывавшихся в лесу, и теперь они берут приступом стены Тьюксбери, неся смерть всем обитателям замка и в первую очередь ей самой.