Вихрь - Оливия Уэдсли Страница 17

Он закрыл глаза, поднял скрипку и слегка коснулся смычком струн. Затем он открыл глаза, тревожно взглянул на Ванду и заиграл совсем банальную вещь — «Экстаз» Томэ. Но в эту вещь он вложил новое содержание, которое заставило ноты трепетать, говорить и страдать по-новому.

Его волосы пылали, его тонкие белые пальцы дрожали, он играл чудесно, неистово и безрассудно, одну вещь за другой — пламенного Сарасате, Рубинштейна — влюбленного, болезненного, скорбного и страстного, Каминаде — поток смеха и волны огня, Сен-Санса — изысканного, ясного и звенящего. Он играл, как будто владея своей музыкой: он был бесчувствен для внешнего мира.

Ванда сидела изумленная, полная восторга и глубоко растроганная. Музыка всегда на нее сильно действовала, а Жан сумел затронуть всю ее чувствительность. Когда он перестал играть и опустился на стул, бледный и изнеможденный, откинув назад голову, ей захотелось подойти к нему, погладить ему волосы и сказать, как он чудесен, — он сам, его музыка, его скрипка. Действительно, он был гений!

Вдруг он порывисто вскочил на ноги. Его дыхание еще было учащенным, его широко раскрытые глаза улыбались.

— Что, у меня есть талант? — сказал он.

Вся его нервность прошла, и его неуклюжесть испарилась, — до того он был полон чувством удовлетворенности.

— Вы большой артист, — мягко сказала Ванда. Жан громко рассмеялся.

— Я это знаю! Я это знаю! — воскликнул он, торжествуя.

Она рассмеялась вместе с ним.

— Скарлоссу должен вас послушать.

— Пошлите за ним, пошлите за ним! — сказал Жан, горя нетерпением.

Ванда встала.

— Мой молодой друг, нельзя послать за Скарлоссу так, как заказывают блюдо в ресторане. Я напишу ему, даже, может быть, лично поговорю и спрошу, пожелает ли он вас видеть и когда.

— Вы добры как ангел, хотя я и не вижу у вас крыльев, — сказал Жан со своей заразительной улыбкой.

Ванда решила, что он, при его чудаковатости, все же славный юноша с огромным дарованием. Она испытывала некоторое затруднение, не зная, как с ним расстаться. У него, по-видимому, не было причин уходить. Он сидел, заложив ногу за ногу, и болтал с ней о музыке, о Вене, о Париже, уснащая свою речь обильной жестикуляцией. Ванде, наконец, пришлось ему сказать, что ей надо выйти из дому.

Он моментально, сильно смущенный, вскочил на ноги.

Это непростительно, он задерживал мадам. Он рассыпался в извинениях.

Он взял ее руку, одну секунду поглядел на нее и затем прикоснулся губами.

Он буквально танцевал, спускаясь по лестнице и шагая по белому вестибюлю. Мадам де Кланс напишет ему и сообщит о результатах своего разговора с Скарлоссу. Дойдя до трамвайной остановки, он вспомнил, что оставил свою шляпу и перчатки в маленькой приемной. Ничего, пусть там и остаются! Скоро он будет так богат, что сможет купить себе сколько угодно шляп и перчаток, хоть сразу целую дюжину. Он зашел в погребок, спросил коньяку и присел, чтобы покурить и подумать.

Жан пил коньяк и смотрел, как течет жизнь на залитых солнцем улицах. На дворе была уже настоящая весна. Мир его ждал. Коньяк и возбуждение действовали на него так, что ему наяву грезились золотые сны будущего. Он будет великим, знаменитым, богатым.

Он на минуту спрятал лицо в ладони. Свет казался ему нестерпимым.

Синие и лиловые газовые фонари уже озарили улицы, когда он встал, чтобы идти домой. Он шел по направлению к северному кварталу. Большие фонари над его головой казались золотыми шарами, повисшими в безграничном просторе голубого бархата. В этот момент он чувствовал себя слитым со вселенной.

В маленькой комнате его ждала Аннет. Она с беспокойством высматривала его из окна. Увидев его, она выбежала навстречу и схватила за обшлага пальто.

— Ну, что? Как? — спросила она. — Дорогой, говори скорей!

Жан сначала положил скрипку на стол, затем привлек Аннет к себе и прижал свое горящее возбужденное лицо к ее холодной нежной щеке.

— Все вышло очень, очень хорошо! Карьера мне обеспечена. Я талант! Я гений!

Их губы, когда он говорил, были на расстоянии дюйма. Он закончил свои слова долгим страстным поцелуем.

В маленькой комнатке царил полумрак. Через открытое окно доносились крики играющих на улице детей. «Аннет», — шептал Жан. Его руки сжали ее сильнее. Он почувствовал своими пальцами, что ее глаза закрыты. — «О, Аннет!» Ее губы отвечали на его поцелуи. Прядь мягких светлых волос коснулась его лица.

— Ты любишь меня? Ты любишь меня? — шептала она.

Он прошептал хриплым голосом, полным дикой страсти: «Да! Да!» Он наклонился к ней совсем и положил щеку на ее волосы.

Аннет была прямодушнейшим существом в мире. Она его любила и по-настоящему заботилась о нем. Ее дыхание перешло в жалобные всхлипывающие, прерывистые вздохи.

— Ты на мне женишься?

— Не будем говорить сейчас о будущем, — заявил он нагло.

Она разразилась слезами.

— Я знала, что ты такой, — сказала она, и ее бледное маленькое личико трепетало от огорчения. — Я знала это… знала…

Она оттолкнула его прочь. Он попытался схватить ее руки.

— Ты маленькая дорогая дурочка! — сказал он полусердито-полуласково.

Она посмотрела на него и затем вдруг так быстро притянула к себе его голову и поцеловала в губы, что он сразу не сообразил, что она хочет сделать. Этот поцелуй заставил бешено забиться его сердце. Он протянул к ней руки — слишком поздно! Дверь хлопнула, она ушла.