Время черной луны - Татьяна Корсакова Страница 17

Ох, похоже, прав Франкенштейн, у барышни с головой беда, свет у нее сам собой зажигается…

– Потом глаза открыла, вижу – доктор к двери пятится, а в руке у него шприц.

– Может, лекарство какое? – не веря больше ни единому ее слову, спросил Монгол исключительно ради поддержания беседы. – Погоди-ка…

Кофе сварился, осталось воплотить в жизнь коварный план по нейтрализации преступницы. Монгол развернулся так, чтобы из-за его спины девчонке не были видны манипуляции со снотворным, сыпанул порошок в одну из чашек и спросил:

– Ты кофе с сахаром пьешь?

– А вы?

С сахаром оно, пожалуй, надежнее, сладость перебьет вкус лекарства.

– Я только с сахаром.

– Тогда и я тоже, – девчонка ответила на его улыбку едва заметным кивком и продолжила: – На мой крик Петровна прибежала, санитарка, начала ругаться, маску с него сорвала, а он ее… он ей рукой в подбородок уперся и надавил… – Узкие ладони взметнулись вверх, точно не над обеденным столом, а над фортепиано. – Я хруст этот никогда в жизни не забуду…

И снова пальцы гостьи принялись отстукивать свой замысловатый ритм: что-то тревожное и завораживающее одновременно.

Монгол вздрогнул, потряс головой, прогоняя наваждение, и поставил чашки на стол.

– Твой кофе.

– Он ее убил и меня хотел убить, но, наверное, побоялся, что его увидят, поэтому убежал. А шприц уронил. Еще раньше, сразу, как свет зажегся. Я его подобрала.

– Подобрала? – Монгол подался вперед. – И где он?

– В кармане вашего пиджака. Не верите, можете сами убедиться.

Конечно, он не верит и, разумеется, сейчас убедится, что девочка все выдумала.

– Подожди меня, – Монгол решительно встал.

Шприц был – Лия не соврала. Пятикубовый, с защитным колпачком на игле, с взведенным поршнем, но совершенно пустой.

– Тут нет никакого лекарства, – он вернулся на кухню и положил шприц на стол.

– Он не успел меня уколоть, – девчонка сделала большой глоток кофе, – я точно знаю.

– Но шприц пустой, – Монгол отпил из своей чашки.

– Может, лекарство вытекло? – Еще один глоток.

– В шприце все равно что-нибудь осталось бы. И смотри – поршень взведен.

– Это что-то значит?

– У меня, к сожалению, медицинского образования нет. Но и ежу понятно, что если поршень взведен, а шприц пуст, то, скорее всего, никакого лекарства в нем не было.

– А как же тогда?.. А зачем же? – Лицо девчонки сделалось недоверчиво-удивленным.

Самое время сказать, что вся ее история с врачом-убийцей – совершеннейший бред. Что нет никакого смысла набирать в шприц воздух. Что наверняка шприц она подобрала где-нибудь на территории больницы, для того чтобы подкрепить свой бред хоть чем-нибудь материальным. А еще неплохо бы сейчас потрясти как следует эту маленькую уголовницу, чтобы к приезду опергруппы выбить из нее чистосердечное признание. Монгол одним глотком допил кофе, изобразил на лице подобие сочувствия и спросил:

– Почему ты сбежала? Надо было дождаться кого-нибудь из персонала.

– Не знаю. – Черные глазищи вдруг затуманились слезами. – Мне велели уходить… я пыталась сопротивляться, но не получилось…

– Кто велел? – осторожно поинтересовался Монгол.

– Голос. Понимаете, меня словно в спину кто толкнул. Последнее, что помню, как подошла к открытому окну, а дальше – провал. Очнулась уже в парке на скамейке.

Нет сомнений, прав Франкенштейн, клиника налицо: и голоса, и провалы в памяти. Бедная девочка, вот во время одного из таких провалов она санитарку и убила. А с сахаром он, кажется, переборщил, кофе получился уж слишком приторным.

– Ты мне не веришь, – Лия не спрашивала, она утверждала. Смотрела в упор осуждающе и с ненавистью. Что-то там говорил Франкенштейн про колюще-режущее? Еще, чего доброго, разобидится и с ножом кинется. – А я не вру! – Девчонка вскочила с места.

Что-то уж больно она прыткая, снотворное должно было уже подействовать…

– Спокойно, никто не говорит, что ты… – Монгол попытался встать. Пол под ногами угрожающе качнулся. Чтобы не упасть, пришлось вцепиться в столешницу. Черт, да что же это такое?..

– Я поменяла чашки, – девчонкино лицо, искаженное гримасой отвращения, приблизилось почти вплотную, черные глаза расширялись-расширялись, пока не сделались огромными, в пол-лица. – Я думала, что ты хороший, думала, поможешь…

– Тебе лечиться…

Глазюки в пол-лица начали светлеть, расплываться.

– Ненавижу… – щеке вдруг стало горячо – эта шмакодявка его ударила…

Кухня поплыла, пол больше не качался, пол стремительно приближался.

А колюще-режущее он ведь так и не убрал…

* * *

Ванная комната была просторной, сияла начищенным кафелем и хромом, соблазняла джакузи нежного бирюзового цвета. А еще в ванной висело большое зеркало, а в зеркале виднелось отражение. Сначала Лия себя не узнала. Разве можно так сильно измениться всего за какие-то сутки? Она и раньше-то красавицей не была, а сейчас… Волосы грязные, слипшиеся от крови, на лице царапины, на шее синяки от лап Циклопа и… рот наполнился горькой слюной, к горлу снова подкатила тошнота – медальон исчез.

Он был с Лией столько, сколько она себя помнила, с самого рождения. Других детей оберегали нательные крестики, а ее – медальон. Мама никогда не рассказывала, откуда он взялся, даже в те годы, когда еще хоть изредка, но разговаривала с дочерью. Лие почему-то казалось, что маме даже смотреть на него неприятно. Или страшно. Однажды, еще в детстве, Лия решила, что раз маме не нравится медальон, то нужно его снять. И сняла. В тот же день она попала под машину: сотрясение мозга, перелом ноги, целый месяц на больничной койке. Первое, что она увидела, когда пришла в себя, была маленькая черная коробочка на прикроватной тумбочке. В коробочке лежал медальон.

– Надень это, дочка. – Голос мамы звучал хрипло и казался каким-то незнакомым. – Надень и никогда больше не снимай.

Говорить было больно, но Лия спросила, зачем ей украшение, которое маме неприятно до такой степени, что она даже не хочет брать его в руки.

– Не спрашивай. Так надо. – Мамино лицо сделалось каменным и тоже… незнакомым, как до этого голос.

Больше Лия никаких вопросов не задавала и медальон не снимала.

Маме стало совсем плохо, когда Лия поступила в институт. Приступы необъяснимого, неконтролируемого страха, которые раньше случались всего несколько раз в году, участились. Теперь мама гораздо чаще находилась в психиатрической клинике, чем дома. Лие понадобилось время, чтобы выявить странную закономерность: панические атаки многократно усиливаются, если на глаза маме попадается медальон.