Рубиновая верность - Светлана Лубенец Страница 17

– Ты, конечно, приглашена? – в очередной раз спросила я Иру.

– Приглашена! – кивнула она. – Придется с лекций уходить, поскольку они расписываются в 12.00. Потом за этим преподавателем мы с Наташкой еще набегаемся. Такой гад! Ты не представляешь!

Про преподавателя я ничего представлять не хотела и постаралась свернуть разговор с одноклассницей как можно быстрее. Наверно, Ира даже немножко обиделась, что я вдруг ни с того ни с сего куда-то срочно заторопилась. Но я должна была поскорее остаться одна со своими мыслями. Мысли были невеселые. Ужасные были мысли.

Расставшись с Ирой, я на автопилоте куда-то шла, потом ехала, пересаживалась с транспорта на транспорт. Очнулась у речушки, огибающей сквер за тем районом, где стояли наши с Ленечкой дома и где мы часто с ним гуляли. Ноги сами принесли меня сюда из самого центра Ленинграда. Глядя на вяло текущую воду, я никак не могла припомнить, на чем я до сквера добралась: на метро и автобусе или на двух троллейбусах. Как отрезало. Оно и понятно. Я думала только о нас с Ленечкой и еще о своем муже Ярославе. Я вдруг поняла, что не люблю его и никогда не любила, несмотря на выдающуюся внешность, машину, квартиру, деньги, хороший спокойный характер и любовь ко мне. Я никогда не любила и Володю Кашина. Мне нравилось заниматься с ним сексом и гонять на мотоцикле. Я любила только Ленечку. И от этой любви пряталась за кашинскими широкими плечами и могучим торсом Ярослава Миргородского. Я не хотела любить, потому что интуитивно чувствовала: любовь дается людям на муку. Я не хотела мучиться, я хотела наслаждаться жизнью. И мне это почти удалось. Черт бы побрал эту Ирку, в секунду разрушившую мою жизнь, которую я так замечательно наладила! Я загнала любовь к Ленечке в такие глубины души, что могла вполне сносно существовать без него, купаясь в обожании других мужчин. А теперь Ира будто открыла шлюз, как мне казалось, намертво прикрученную заслонку, и меня до краев наполнила любовь к Ленечке и тоска по нему.

И опять вылезла эта Наташка, которая однажды меня чуть не сожгла кислотой! Как Ленечка может на ней жениться?! Как он вообще может жениться на ком-то, кроме меня?!! Сам ведь говорил, что только я его женщина, что мы предназначены друг для друга судьбой. Неужели он собирается обмануть судьбу?! Глупец!! Не получится!!! Вот я попробовала, и что?! Мне, жене очень хорошего человека, теперь хочется утопиться в этой речушке. И я утоплюсь… или… не позволю Ленечке жениться на Наташке…

Эта ночь после встречи с одноклассницей была первой, когда я без веской причины отказала своему мужу в интимной близости. Я даже не собиралась придумывать какую-то причину. Сказала, что не хочу, и все: отвернулась лицом к стене. А что Ярослав? Ничего. Скушал. Он любил меня. Решил, что я просто не в настроении. Ему удобно было так думать, потому что если начать строить догадки, то можно очень далеко зайти. Мой муж хотел оставить все, как есть.

На следующий день мне стало еще хуже. Я ощущала себя физически больной. Не могла есть. При виде еды начинались рвотные позывы. Обрадованный муж решил, что я беременна, купил мне несколько пачек разных соков, килограмма три фруктов и сказал, что не тронет меня и пальцем, пока я этого сама не захочу. Если бы он знал! Если бы только мог догадаться, что я жажду объятий другого человека и никогда не захочу быть беременной от собственного мужа!

Неделю до того дня, на который было назначено Ленечкино бракосочетание, я провела в постели, как тяжелобольная. В пятницу поднялась с дивана и не узнала себя в зеркале. Глаза провалились и лихорадочно блестели. Их окружали темные круги. От носа ко рту пролегли трагические складки. Я всем своим существом уже ощущала потерю, которую вряд ли смогу пережить. Взглянув на часы, ужаснулась. До Ленечкиной свадьбы осталось всего два часа. Два каких-то жалких часа. И все… Конец…

Я хотела лечь обратно в постель, но меня вдруг пронзила простая мысль: нельзя допустить этой свадьбы, потому что Ленечка тоже будет несчастен! Он не сможет любить Наташку, потому что любит только меня. И совершенно напрасно я тут валялась целую неделю как дура! Надо было бежать к нему домой, падать в ноги и молить о прощении. Может быть, и сейчас еще не поздно?!! Два часа… Только-только, чтобы успеть как-нибудь привести себя в порядок и доехать до этого загса…

Макияж накладывать некогда. Придется ехать эдакой бабой-ягой, но ведь Ленечке все равно, как я выгляжу, потому что он отлично знает, какая я есть, какой могу быть… для него… только для него одного… Я достала светлое платье с ромашками по подолу. Ленечке оно очень нравилось, а я его почему-то давно не надевала. Теперь-то, конечно, понятно, почему: чтобы ничто не напоминало… Сегодня оно будет очень кстати. Волосы придется просто хорошенечко расчесать, а губы лишь слегка тронуть помадой, чтобы немного блестели.

У троллейбуса, на котором я ехала, соскочил с проводов один «ус». Пожилой грузный водитель вывалился из кабины на улицу и попытался его приладить, но ничего не получалось. Пересаживаться на другой троллейбус было бессмысленно, потому что этот загородил всем другим дорогу. До автобусной остановки пришлось трюхать минут десять. Кроме того, этот автобус не останавливался рядом с загсом. Все оборачивалось против меня. Против нас с Ленечкой…

И все-таки я добралась до нужного мне дома и влетела в загс взмыленная и разлохматившаяся еще более, чем была после постели. В вестибюле сидели в ожидании пара молодоженов с небольшим количеством гостей. Это была не моя пара. Я бросила взгляд на часы. 12. 07. Может быть, Ленечку еще не успели расписать с Наташкой?

Я осторожно открыла дверь, из-за которой почти ничего не было слышно, и проскользнула за спины гостей, толпящихся у входа маленького зальчика для бракосочетаний. Выглянув из-за спины какого-то пожилого дядечки, я увидела, как женщина в длинном синем платье прозрачной указкой показывает молодоженам, где нужно расписываться. Наташка (а это была именно она, Наташка Ильина) нагибается и ставит свою подпись. Женщина в синем платье говорит:

– А теперь прошу расписаться жениха, – и опять тыкает куда-то своей прозрачной указкой.

Жених, то есть мой Ленечка, тоже нагибается и…

Я хочу крикнуть: «Нет! Не делай этого!» – и не могу. Голос куда-то пропал. Из горла не вырвалось даже хрипа. Я толкнула в бок дядечку и вылезла вперед перед гостями. А Ленечка уже поставил свою подпись. Все. Он Наташкин муж. Вон как она счастлива и хороша собой. Сумасшедшее счастье, написанное на ее лице, делало ее почти красавицей. Голубой костюм очень шел к ее темным волосам, и белый пышный парчовый цветок, приколотый к вороту, здорово украшал. И перчатки… Надо же, она в перчатках… Фату не захотела, а перчатки… И прямо на перчатку надето кольцо. О, как это правильно! Как хорошо, что на перчатку! Ленечкино кольцо не коснулось ее кожи, а значит, все не по-настоящему!

А Ленечка… Как же тяжко смотреть на Ленечку… Невыносимо…

Женщина в синем платье предложила молодоженам поцеловаться. Ленечка улыбнулся, бросил взгляд на гостей и… увидел меня. Нельзя сказать, что его улыбка тут же угасла. Она трансформировалась в болезненную гримасу. Мы стояли друг против друга и смотрели глаза в глаза. Я видела, что он любит только меня. Боюсь, что это увидели и все гости, потому что они как-то сразу отхлынули от меня в обе стороны. Я теперь стояла в центре, а они по бокам так, чтобы случайно не задеть эту ненормальную, которая явно явилась расстроить чужую свадьбу.