Сиротка. Слезы счастья - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 17

Тошану показалось, что он заметил в ее темных глазах с длинными изогнутыми ресницами какую-то непонятную панику. Он уже собирался повернуться и уйти, когда она вдруг тихо застонала и зашаталась.

– Мадемуазель! Вы плохо себя чувствуете? Это из-за меня?

– Нет, нет, уходите, это у меня пройдет. Сейчас так жарко!

Она посмотрела беспомощным взглядом на затененный участок, простиравшийся под большими деревьями выше по течению реки.

– Послушайте, – сказал Тошан, – я могу отвести вас туда, если вы страдаете от жары. Вам нечего бояться, я безобидный отец семейства. Позвольте представиться: Тошан Дельбо. Я приехал из Квебека.

Женщина молча кивнула. Ее лицо было мертвенно-бледным.

– Месье, у меня кружится голова, – сказала она. – Мне хотелось бы вернуться на берег реки.

Тошан осторожно взял ее за руку. Когда они благополучно дошли до берега, он снял с себя куртку и расстелил ее на траве.

– Присядьте и отдышитесь. Вам бы сейчас выпить мелиссовой воды с сахаром, – вздохнул он.

– У меня есть все необходимое в моей сумочке, я медсестра. Не переживайте слишком сильно. Я знаю, что со мной такое.

– Медсестра! – растерянно повторил он. – Вот уж действительно…

Судьба сыграла с ним шутку. Приехав в Монпон почтить память двух жертв нацистского безумия, он встретил в том месте, где они погибли, двойника Симоны, и эта особа, как и Симона, была медсестрой.

– Почему вы сказали «вот уж действительно»? – удивилась женщина.

Она открыла свою сумочку из красивой красной кожи и достала из нее какой-то флакон. Побрызгав прозрачной жидкостью с анисовым запахом на носовой платок, она протерла им лоб и виски, а затем прижала его к своему носу.

Тошан, оставшись стоять на ногах, медлил с ответом. Он закурил американскую сигарету и засомневался, стоит ли предложить такую же сигарету женщине. Однако пару мгновений спустя она достала из сумочки свою собственную пачку сигарет и тоже закурила.

– Вы так и не дали никакого объяснения этому своему «вот уж действительно»! – сказала она уже гораздо более самоуверенным тоном.

– А тут особенно-то и нечего объяснять. Меня просто мучают очень болезненные воспоминания, от которых я не могу избавиться. Мне не хочется омрачать ими этот великолепный летний день. Нужно уметь забывать.

Женщина подняла голову и посмотрела на Тошана с заинтригованным видом.

– Мне это понятно, однако некоторые воспоминания никогда не стираются из памяти. Лагеря смерти… Пять лет назад я находилась в Дахау, а до этого – в Аушвице. Меня зовут Эстер Штернберг. С такой фамилией мне не нужно вам много объяснять.

Смутившемуся Тошану не оставалось ничего другого, кроме как сесть рядом с ней. Он снова посмотрел на нее пристальным взглядом.

– Штернберг? – переспросил он очень тихо. – Вот уж действительно…

Эта еврейская фамилия была широко распространенной. Тем не менее совпадение ошеломило его.

– Еще одно «вот уж действительно», – покачала головой Эстер Штернберг.

– Понимаете, мадемуазель, я был знаком с одной женщиной-еврейкой. Ее звали Симона Штернберг, она была медсестрой. Это долгая история. Во время войны она лечила меня, когда я был сильно ранен. Точнее говоря, она в буквальном смысле слова спасла мне жизнь: и благодаря тому, что ухаживала за мной, и благодаря тому, что спрятала меня в мансарде своих друзей, у которых также укрывалась со своим маленьким сынишкой Натаном.

Тошан, разговаривая сейчас с Эстер, смотрел не на нее, а куда-то в пространство. Почувствовав, что к горлу у него подступил ком, он замолчал.

– Боже мой! – простонала Эстер. – Это была моя сестра. Моя старшая сестра. Симона, Натан…

Она замолчала и так и осталась сидеть с приоткрытым ртом. По щекам у нее потекли слезы.

– Ваша сестра? Симона мне никогда не говорила, что у нее есть сестра.

– А какой смысл рассказывать о тех, кого уже нет? Моя сестра, должно быть, узнала от близких ей людей, что я была среди евреев, которых в результате облавы согнали на Зимний велодром в Париже в июле 1942 года. Исаак, ее муж, еще в самом начале войны предусмотрительно отправил ее вместе с Натаном в департамент Дордонь. Я же отказалась уехать из Парижа. Мне тогда исполнился двадцать один год, и я вышла замуж за младшего брата доктора Штернберга. Его звали Яков. Он умер очень быстро, всего лишь через месяц после того, как мы оказались в Польше, в Аушвице. А вот я выдержала. Мне повезло. Я в тот год уже начала работать медсестрой, применяла свои профессиональные знания в концлагере, в нашем бараке. Те ужасы, которые я там видела, те гнусности, свидетелем которых я была, – не существует таких слов, которыми их можно было бы описать.

Эстер сплела пальцы и так сильно сжала их, что суставы побелели. Тошану стало ее очень жаль. У него самого к глазам подступили слезы.

– Я искренне сожалею, – пробормотал он. – Мадемуазель, могу я у вас поинтересоваться, что вы здесь делаете?

– Добрые люди занимаются поисками сведений о погибших евреях. Благодаря им я узнала, что моя сестра и ее сын были расстреляны на этом лугу и похоронены в общей могиле на местном кладбище. Прежде чем отправиться на судне в Нью-Йорк, я захотела с ними попрощаться. Но я так, видимо, и не узнаю, при каких обстоятельствах они погибли. Думаю, что Симона пыталась добраться до Бордо, чтобы затем отправиться в Америку.

– Да, именно так, – тихо сказал Тошан. – Позаботиться о них и защитить их должен был один мужчина. Но он с этим не справился. Впрочем, он попытался сделать невозможное, напав на двух полицейских и патруль вермахта. Его оставили лежать на земле, потому что сочли мертвым.

– Вы хорошо осведомлены, – пробормотала Эстер. – Этим мужчиной были вы?

Тошан кивнул и продолжил свой рассказ:

– Я обязан жизнью полицейскому этого городка. Ему поручили перевезти наши три тела на кладбище, и он при этом заметил, что во мне все еще теплится жизнь. Рискуя своей собственной жизнью, он отвез меня к врачу, который участвовал в движении Сопротивления. Я собираюсь отблагодарить его, выразить ему свое уважение и благодарность. Хозяин ресторана, в котором я обедал в полдень, дал мне его адрес. Мы, надо вам сказать, тогда расположились в доме, находящемся по ту сторону этого луга. Это дешевый семейный пансион. Он называется «У Мерло».

– Я сняла там комнату, – сообщила Эстер. – Мадам Мерло очень хорошо помнит мою сестру и Натана и то, как их расстреляли. Она сказала мне, что их действительно сопровождал какой-то мужчина, но она полагала, что он не выжил. Врач, который оказал вам помощь в тот день, должно быть, пустил слух о том, что вы погибли.

– В действительности за мной приехали из Красного Креста, и затем мне сделали операцию в Бордо. Нужно немало времени, чтобы вам обо всем этом рассказать! Прошу вас, мадемуазель, уйдите из этого пансиона и поселитесь где-нибудь в центре городка. Я подозреваю, что это Мерло нас тогда выдали.