Красивая, но одинокая - Кэтрин Гарбера Страница 17

— Коннер… Я не могу ждать. — Николь застонала, когда он снова прильнул губами к ее соску. Она ощутила всю силу его эрекции. Тело Николь содрогнулось, и волна оргазма накрыла ее.

Коннер не рассчитывал, что очередной поцелуй зайдет настолько далеко. Но извивающееся в истоме тело Николь, ее стон наслаждения возбудили его настолько, что он уже не мог совладать с собой. Теперь он сам положил ее руки на свой ремень. Она расстегнула его брюки и спустила их вниз.

Николь откинулась назад и выгнула спину, так что ее обнаженная грудь оказалась прямо перед ним — упругая и манящая. Тело Николь покрывали веснушки, и Коннер был готов поцеловать каждую из них. Он начал с шеи и, медленно опускаясь, провел языком по соскам. Сначала по одному, затем по другому.

Он ласкал их, в то время как Николь продолжала гладить его член — вверх и вниз, вверх и вниз. Ничего ему так не хотелось, как войти в ее нежное, исступленное тело.

Он провел рукой по спине Николь, расстегнул молнию на юбке и снял ее.

Николь было по-женски приятно видеть, с каким желанием Коннер смотрит на нее голодными глазами. Это был взгляд мужчины, который хотел ее по-настоящему. Животная страсть сверкала в этих глазах.

Его желание больше не повиновалось рассудку. Коннеру казалось, что завтра он не сможет дышать, если сейчас же не войдет в ее горячее, изнывающее от желания тело. И как будто в подтверждение этого, Николь вновь обвила его своими длинными стройными ногами и притянула к себе.

Коннер спросил:

— Где у тебя спальня?

— Там, — ответила она, показывая пальцем.

Он поднял ее и понес в спальню. Она коснулась рукой выключателя и включила неяркий настенный светильник. На огромной кровати лежало широкое одеяло цвета морской волны. Коннер поставил Николь на ноги и снял с нее трусики. Медленно, наслаждаясь каждым миллиметром открывающейся ему тайны.

Когда она была полностью раздета, он уложил ее на кровать. Цвет одеяла идеально сочетался с рыжими волосами и светлой веснушчатой кожей. Несколько долгих секунд Коннер просто стоял и смотрел на Николь, не веря, что это она лежит перед ним в костюме Евы. «Она и есть Ева», — мелькнуло у него в голове.

Он слегка раздвинул ее бедра, и Николь закусила нижнюю губу.

— Уже поздно волноваться, — заметил Коннер, нежно гладя ладонями ее бедра.

От удовольствия и предвкушения по ее телу побежали мурашки.

— Я не волнуюсь, — ответила Николь. — Просто я не ожидала, что прелюдия будет такой долгой.

— Я не люблю, когда все происходит быстро. Предвкушение желаемого делает его вдвойне приятным.

Коннер надел презерватив. Он начал целовать ее шею, медленно опускаясь ниже. Дойдя до сосков, он сначала поцеловал их, затем поласкал языком.

Как ни хотел продлить этот момент, он не мог пойти против природы. Все его тело сгорало от желания, и сопротивляться такому накалу более было невозможно.

— Я хочу тебя, — прошептала Николь, слегка сжимая пальцами его голову.

Дрожь пробежала по спине Коннера, когда она томно произнесла его имя. Он мгновенно оказался между бедер Николь, опершись локтями по обе стороны от ее изнывающего от страсти тела. Не в силах бороться с искушением, Коннер запустил пальцы в пышные рыжие волосы и прильнул к губам женщины.

Он входил в нее медленно — сантиметр за сантиметром, и это было приятно, как никогда. Наконец Коннер полностью погрузился в нее. Неудержимый мужской инстинкт рвался наружу. Николь извивалась от блаженства, а он наслаждался ее шелково-нежным телом — рьяно, жадно, алчно! Ему хотелось еще, он входил все глубже. А она кричала все громче и громче.

Николь впивалась ногтями в его спину и выкрикивала его имя. Вскоре и сам Коннер издал протяжный звериный крик и задрожал.

Пережив апогей, он ослабил объятия и лег на Николь — осторожно, чтобы не причинить ей боль. Пот покрывал их тела.

Какое-то время Коннер оставался недвижим, а затем почувствовал, что она нежно целует его плечо. Он просунул руки под спину Николь, крепко обнял ее и перевернул так, что теперь она была сверху.

Коннер не открывал глаза. Было сложно понять, о чем он думает. Он не хотел смотреть ей в лицо или говорить. Ему требовалось это молчание, чтобы доказать себе, что ничего не изменилось. Но в глубине души он не сомневался: изменилось все. И изменилось безвозвратно.