Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви - Александр Юк Страница 17

– Сука питерская, – прошипела едва слышно Зинка.

Класс онемел, застыв на мгновение, весь развернувшийся ко входу, где друг напротив друга стояли две взбешенные девчонки. Затем раскалывая оцепеневшую тишину, разнесся одинокий взрыв хохота:

– Вау! Милосская!.. – Это Дыня захлопал неистово в ладоши, опускаясь за первую парту напротив окаменевшей в шоке Маши.

Выбитый Монмартиком ударом ноги стул отлетел, перевернувшись с грохотом. И Дыня исчез за ватерлинией столешницы, осел, прервав жидкие аплодисменты.

Мгновение миновало. Маша еще стояла перед шестью десятками глаз с выставленной напоказ полуобнаженной правой половиной. Прямая как на подиуме, не опуская взгляда, не униженная, не сломленная. Растерзанная, с выкорченными пуговицами несчастная блузка беззастенчиво открывала плечо и грудь. Подхватив левой рукой, прижимая к телу голубой лоскут, Маша в следующий момент со всей силы, не раздумывая, запустила пластиковым кейсом в свою обидчицу. Вылетели осколками разорвавшегося снаряда фломастеры, ручки, учебники с тетрадями… Кто-то из друзей Дыни, перехватив сзади за шею Монмартика, опрокинул его вместе с партой и навалился сверху. Инга бросилась к Зинке и со всей силой рванула, выдрала из ее рук древко багра, уже было занесенного в безумстве. К Маше кинулась одна из обесцвеченных блондинок, пытаясь сорвать бретельку лифчика, довершить начатое. Но ей помешали. Это маленькая Оля преградила собой дорогу, схватив протянутую уже руку с черными наманикюренными ногтями…

Класс впервые так однозначно размежевался на два озверевших, ощерившихся друг на друга лагеря. Сдерживаемая долгое время негативная энергия сдетонировала и, цепной реакцией втягивая в конфликт одного за другим, переросла в самое отвратительное побоище. Воздух уже давно звенел, напряжением была пропитана вся атмосфера в классе, любая искра не могла не породить взрыв. И это случилось. Каждый, будь то парень или девчонка, без раздумий примкнул к той или иной стороне, каждый был непоколебим в своей правоте, каждый готов был идти до конца.

Дик с разбегу снес обидчика Монмартика, но на того успел накинуться оправившийся от нокдауна Дыня, не давая ему подняться. Гаврош оттеснила Машу к доске, прикрыв собой и не подпуская к ней рвущуюся, сверкающую глазищами Зинку. Очень скоро вокруг них образовался живой щит. Максимка, перевернув ближайшие парты, устроил локальную баррикаду и вместе с Лошаком держал за ней оборону безо всяких скидок на рост и возраст. Вадик перехватил поперек талии девицу, пытающуюся царапать то ли Ольку, то ли Машу. Другой рукой он отбивался сразу от двух ребят, но сдерживать их ему уже не удавалось, а Леночкины попытки ему помочь скорее даже мешали. Наташка лупила учебником физики вторую блондинку, но чаще получала от нее. Монмартик, Дик и еще трое одноклассников образовали завал из тел, перегородивший один из проходов. Гарик, возвышаясь над этой «кучей малой», пытался выхватить из нее свою главную цель – Дыню. В Машиных защитников летело всё, что умело летать, включая чужие рюкзаки, сумки, мел и даже лейку с водой для цветов, но то же самое тут же летело им навстречу.

И лишь один Граф сидел невозмутимо посреди бушевавшей бойни и подчеркнуто отрешенно перелистывал мужской журнал, лишь изредка уворачиваясь от пролетающего мимо портфеля.

Громила вломился в класс последним, снеся двух любопытствующих в дверях малолеток, и сразу определил перевес сил. Он врезался в самую гущу потасовки, пробиваясь к осажденным. Оказавшись среди своих, он с ходу взял на себя обоих нападавших на Вадика, и тому удалось, наконец, перевести дух. В это время на своем фронте Гарик пленил вырывающегося и беснующегося Дыню, освободив из-под завала Монмартика. Голосом командарма Гарик заорал:

– Прекратить немедленно, пока я ему башку не свернул!..

Драка, вспыхнувшая так внезапно, захватившая так быстро весь класс, так же скоропостижно, как по мановению, погасла – хотя и не от его грозного окрика. Сразу две женщины бесшумно появились в дверях: молодая симпатичная физичка Оксана Игоревна, пользующаяся успехом у мальчишек старших классов (это ее урок сейчас явно срывался), и рядом с ней, конечно – Мама-Оля. Две учительницы были не только или не столько коллегами, сколько подругами, лучшими подругами. Два взгляда – два ведра ледяной воды, выплеснутые на клубок сцепившихся уличных псов. Свора развалилась на две половины. Школьный звонок пронзил своим острием тяжело дышащую тишину, огласив окончание раунда.

Мама-Оля чуть отстранила замершую на пороге со сложенными на груди руками физичку и вступила в класс. И каждый, кто встречал ее взгляд, сразу сникал, неуверенно заправлял рубашку или начинал, опустив пониже голову, отряхиваться. Лишь Дик и его соперник, увлекшись и не замечая появления рефери, не могли никак расстаться. Громила не без труда отодрал их друг от друга и поставил пред строгие очи классной. Обе группы школьников все еще стояли двумя стенками, зло исподлобья бросая на противников волчьи взгляды. Ледяная вода сбила пламя, но угли еще упрямо шипели.

Мама-Оля все так же молча прошла в класс, осторожно перешагивая через разбросанные по полу вещи и обходя перевернутые парты. Она шла точно по линии размежевания. Ребята, пропуская ее, невольно раздвигались дальше, отступали, освобождая ей проход. Классная остановилась напротив Маши. Теперь Маша уже не выглядела подавленной. Лицо ее пылало от еще не угасшего гнева и возбуждения. Она не отвела взгляда, только больше распрямилась и, поведя плечом, натянула, как смогла, на него рукав оборванной блузки. Инга и Гаврош расступились. Осторожно обняв Машу, Мама-Оля направилась с ней к выходу.

– А вы пока приберитесь в классе, – кинула она всем сразу и никому в частности.

Оксана Игоревна стянула с себя и накинула на Машу большую цветастую шаль, без которой физичку редко можно было встретить.

– Ольга Николаевна, я не думаю, что сейчас они способны воспринять законы физики. Им бы неплохо с законами человеческого общежития вначале разобраться. Как ты считаешь? А физику перенесем на седьмой урок. Надеюсь, вы тогда уже остынете.

– Спасибо, Оксана Игоревна. Мы сейчас вернемся.

И Мама-Оля вывела Машу из класса.

– …Это был мальчик-эмигрант из России. А я работала тогда три месяца в Германии в маленьком городке под Франкфуртом. Стажировка по обмену. В первый же день появления в немецкой гимназии русский мальчишка устроил там драку. Как это у нас называется: «сразу поставить себя».

Мама-Оля, не поднимая головы, мелкими стежками зашивала бледно-голубой ниткой разложенную на учительском столе блузку и говорила совсем негромко, так что весь класс затихал, вслушиваясь в ее слова.

– Так вот, немцы все были в шоке: у них в школах дети не дерутся. Вообще. Они не понимали, как это возможно. Они считали, что он нездоров и его надо вести к врачу. С чего вдруг психически нормальный ребенок станет решать проблемы кулаками? Даже когда немецкие ребята в гимназии ссорились, никому из них не приходило в голову выяснять, кто прав, с помощью силы. Разве физической силой можно доказать свою правоту? Разве победивший в драке побеждает в споре? Какое вообще сила имеет отношение к правде? Честность и порядочность – аргументы, которым бессмысленно противопоставлять силу. Да, честного и порядочного можно побить. Можно даже убить. Но победить – никогда. Немцы, сегодняшние немцы, это понимают. Почему мы – нет? Неужели для осознания главенства честности, правды, порядочности нации надо пройти через худшие из форм лжи, насилия, античеловечности? Чтобы ужаснуться и отвергнуть их уже навсегда. Я наблюдала, как малявки идут во франкфуртском метро, и никто не пихается, не ставит подножку, не толкает в спину. А у нас с детского сада сильный будет доказывать свое превосходство, даже если он – тупица. Особенно если тупица. С детства несем злобу в сердцах. Почему в маленьком немецком городке незнакомые тебе люди, расходясь с тобой на дорожке, улыбнутся и поздороваются? Эти немецкие почти анекдотичные по каждому поводу «Danke schon», «Bitte schon» – это все действительно норма их жизни. А мы?..