Кольцо с бирюзой - Грейс Тиффани Страница 17

Слухи о том, что сделали с Шейлоком, быстро распространились в общине анусимов. Евреи стали еще осторожнее, чем раньше. Некоторые отступили, начали работать в Шаббат. Постепенно они перестали есть только кошерное и покупали трефную пищу, которую иногда просто бросали в огонь, но иногда ели. У одних желудок отказывался принимать ее, а другие начинали находить вкус в жареной свинине. И они стали нарушать остальные законы: не читали молитвы совсем или, спеша и смущаясь, бормотали их в темноте.

Ройбен и Аструга, как ни больно им было, не разрешили своим сыновьям тайно заниматься древнееврейским с отцом Хаймом.

— Еще одно поколение будет говорить на ладино, разбавляя наш священный язык испанским, а наши молитвы будут звучать еще слабее в ушах Хашема, — с горечью сказал Ройбен.

Но Пейсаха [30]избежать было нельзя. Это было шестое тысячелетие Завета Моисеева, и анусимам предстояло выполнить множество разных предписаний, пока Господь не оставил их.

Так однажды вечером в мастерскую Гоцана Бен Элизара явилась Лия, с большим животом, неся блюдо с салатом, жареной бараниной и яйцами, и сказала своему мужу:

— Время!

Шейлок стоял без рубашки в жаркой мастерской, потный от работы и апрельского тепла. Он почти закончил чесать новые мотки овечьей шерсти, которые они с отцом принесли этим утром с овечьей фермы на том берегу Тахо, сгорбившись в три погибели, чтобы втащить ее по высокому холму в город. Шейлок отошел от чесального станка и, улыбаясь Лии, стал вытирать руки тряпкой.

— Смотри съешь все! — велела она и неуклюже повернулась, опираясь одной рукой о ручку двери.

— Ты скоро не влезешь в эту комнату! — крикнул ей вслед Шейлок.

* * *

Они стояли у стола, накрытого безупречно белой скатертью, встречая первую ночь Пейсаха. Семейство Селомо вместе с мальчиками присоединилось к ним, и теперь Аструга, тетя Лии, положила на стол прикрытый салфеткой пресный хлеб. Лия — она была на восьмом месяце — не могла подойти вплотную к столу, все смеялись и игриво похлопывали ее по животу.

Серебряная чаша, полная вина, на дальнем конце длинного стола предназначалась пророку Иоилю. На блюдо, которое Лия заполнила ягненком, яйцами, салатом и горькими травами, ее свекор Гоцан положил немного сладостей и орехов.

— Zakhor, — сказал он. — Не забывай. Так мы напоминаем об известковом растворе, с помощью которого израильтяне строили Египет.

Забыть об этом было бы трудно. Лия подумала о шерсти и шелке, которые евреи ткут в Толедо, и об их церковных десятинах, на которые куплен камень для собора.

Аструга зажгла свечи. Мальчик Сантьяго Мендоса, без всякого выражения на лице, принес четыре бокала и осторожно поставил их на стол, потом пошел разжигать огонь в печи. Солнце село, и семьи Бен Гоцана и Селомо в это святое время не стали бы сами разжигать огонь. Но они попросили мальчика сделать это, потому что в эту ночь всех ночей Святое Братство будет высматривать трубы, из которых не струится дым.

Гоцан налил вина в бокалы и начал молитву. На ладино он благословил вино, говоря: «Будь благословен ты, о Господь, Царь вселенной, Творец плодов винограда».

Хвалу полагалось бы петь громко, но он сдерживал голос. Все присутствующие присоединились к нему и молитву вместе с Гоцаном закончили на испанском:

— Пусть все, кто голоден, придут и едят. Этот год в Испании, следующий год в Иерусалиме. В этом году мы рабы, в следующем — свободны.

Затем Гоцан развернул страницу Агады [31], порванную справа, но красиво написанную и украшенную золотыми буквами, окруженными геометрическим и цветочным орнаментом. Запинаясь, Гоцан прочитал на древнееврейском отрывок из истории о казнях, ниспосланных на фараона, и об исходе евреев из Египта через Чермное море. Завершив чтение, он осторожно свернул маленький свиток, перевязал его и положил за пазуху, на грудь.

Перед ними были ягненок, и маца, и вино. Этот стол был их Иерусалимом.

— Пять тысяч триста двадцать восьмой, — сказал Шейлок, спокойно жуя.

— Пять тысяч триста двадцать седьмой, — возразил двоюродный брат Лии, Иегуда.

— Я научил своего сына не ошибаться в цифрах, — заметил Гоцан. — Это — год пять тысяч триста двадцать восьмой, если он так говорит.

Аструга покачала головой:

— Мы запутались. Нам нужен раввин, чтобы научил нас считать.

Отец Хайм, который появился к концу молитвы, запыхавшийся и без облачения, выглядел оскорбленным.

— По моим подсчетам, Шейлок прав, — заявил он.

— В христианском мире с датами дело обстоит не лучше, — вмешался Ройбен. — Все ждут, что следующим папой будет Григорий, тот, который намерен ввести новый календарь. Протестанты-англичане, чтобы бросить ему вызов, уже сейчас заявляют, что будут придерживаться своего календаря, даже если все народы Европы пойдут другим путем! Англичанам всегда нужно держаться особняком.

— Хорошо англичанам! — засмеялась Лия.

— Но Англия еще хуже, чем Испания, — заметила Аструга. — Если говорить насчет того, как держаться. Всего несколько лет назад они сжигали на кострах своих протестантов, а теперь вешают католиков.

— Неплохо, — одобрил Шейлок.

Отец Хайм погрозил ему пальцем:

— Англия — не благословенная страна, раз там вешают католиков. Не думай туда отправиться. Ты знаешь, король Англии Эдуард Первый терпел иудеев в своем королевстве до тех пор, пока они отдавали ему свое золото? Когда у него кончались деньги, он хватал почтенного раввина и выдирал ему зубы, и говорил, что так будет с остальными иудеями, если они не отдадут ему свои богатства. Он выжал из них все, а потом изгнал силой!