Бабочки в моем животе, или История моей девственности - Татьяна Николина Страница 17

– Да, милая. Я люблю джаз, – сияет он.

Я, оказывается, многого о нем не знаю.

– Ты меня приятно удивил, – произношу вслух.

– Пойдешь?

– Не знаю.

– Пойдем, котенок, – мурлычет он на ухо и обнимает меня, будто собирается закружить в танце. – Я давно мечтал завертеть тебя в джазовом ритме.

Мы танцуем. Без музыки. В институтском коридоре. Народ в шоке. Ну и пусть. У нас в сердцах джаз и неподдельный интерес друг к другу.

Джазовый экспромт безжалостно прерывает Мадонна. Попса празднует триумф.

– Алло!

– Екатерина?

– Да.

– Ваш подарок доставлен. Спуститесь пожалуйста за ним.

«Хорошенький сервис, – раздраженно думаю я, семеня по ступенькам с пятого этажа. – Могли бы уже и наверх поднять. Ну где же? Где цветы и аплодисменты?» – задаюсь я вопросом, выходя во двор. Цветов не нахожу. Аплодисментов не слышу. Мой подарок кокетливо моргает и издает истошный вопль. Такого я не ожидала. Под атласными бантами и воздушными шариками обнаруживаю записку размером с плакат: «Для самой ослепительной женщины в знак восхищения от покоренного мужчины».

– Екатерина, – раздается голос откуда-то из-за подарка. – Вам велели передать букет цветов и вот этот скромный презент. Садитесь в машину, нам еще нужно оформить бумаги о передаче данного автомобиля в вашу собственность.

Это Марат! Сомнений быть не может. Каков однако! Сначала заявляет о том, что он не олигарх, а потом просто так берет и дарит мне новенькую машинку. Да, этот человек не привык сдаваться. Он готов на все, только бы добиться желаемого. Желаемое в данном случае – я.

Машинка безумно хорошенькая и очень мне нужна. Но… принципы дороже. Он пытается меня купить? Не выйдет. Нет еще таких денег и машинок на свете, чтобы заставить меня отступиться от своего. Я не товар. И я не продаюсь. Он ожидает, что я приму его подарок, расползусь от счастья и тут же прибегу благодарить его известно каким способом? Щас! Видел бы он лицо этого типа из подарочной конторы. «Вы отказываетесь принимать подарок?» – вопрошал он нечеловеческим голосом. А что тут такого? Я не хочу никаких подарков! Мне не нужны подачки. И я не собираюсь быть кому-то обязанной. Если и соберусь подарить кому-нибудь свою любовь, страсть и девственность в придачу, то уж, конечно, не за его материальные ценности. Потому что я сама – свое самое главное сокровище. И никакие драгоценности не смогут компенсировать мне чувство собственного достоинства и независимость, с которыми мне неизбежно пришлось бы расстаться, прими я такой подарок.

По правде говоря, это решение далось мне не так-то просто. Сверкающая новизной и роскошью машинка соблазняла мою алчность не хуже, чем Марат мою похоть. Но разум в этой битве все же победил, чему я несказанно рада. И все-таки машинка была прехорошенькая. Будь я более меркантильной, давила бы сейчас на газ и изображала из себя гламурную девочку богатого папика, вместо того чтобы идти пешком и сбивать свои драгоценные ножки о булыжники и ямки тротуаров. И все же я чувствую, что позади меня расправились и распушились крылья, возносящие меня над булыжниками, ямками и даже машинками с гламурными девочками. Это крылья моей свободы. Это крылья моей победившей любви к себе.

А это стоит гораздо дороже, чем какие-то там машинки.

Подхожу к двери. Давлю на звонок. На пороге Марат, одетый лишь в полотенце и растерянную улыбку.

«Содрать бы к черту с него сейчас это полотенце и расспрощаться наконец со своей треклятой девственностью», – мелькнуло в голове. Но нет! Нужно взять себя в руки.

– Это ты? – будто бы не поверил он своему счастью.

«Будто ты ожидал кого-то другого?» – про себя сказала я, отлично понимая, что именно меня-то он и ждал. Вон и подготовился уже… Для удобства даже разделся. Думает, прибежит сейчас девочка благодарить за подарочек. Хрен ты угадал, дружочек!

– Кэт? – переспросил он еще раз.

– Нет, блин, техасский рейнджер, – недобро огрызнулась я.

– Ну проходи. Рад тебя видеть.

– Не могу ответить тем же.

– Тогда зачем пришла?

– Пришла тебе сообщить, что меня не купишь, – гордо заявила я и для убедительности помахала указательным пальцем у него перед носом.

Он сбит с толку. Еще бы! Небось ожидал, что в ноги упаду и осыплю поцелуями.

– Я уже это слышал. Ты решила мне напомнить?

– Вот именно!

– Хорошо, я понял. Что нибудь еще? – спросил он, улыбаясь.

Еще и смеется надо мной. Нахал!

– В следующий раз, если захотите потрясти мое воображение, придумайте что-нибудь пооригинальнее.

– А разве я пытался потрясти ваше воображение? По-моему, это вы делаете все, чтобы меня удивить. И должен признаться, у вас это неплохо получается.

– Бросьте прикидываться, Марат! – заявила я ему прямо в лицо и снова погрозила пальцем.

– Что вы имеете в виду?

Да как он смеет? Стоит тут передо мной полуголый, еще и издевается.

– Я имею в виду ваши жлобские штучки!

– Какие штучки?

– Ваши подарки, которые мне не нужны.

– Какие подарки?

– Перестаньте надо мной издеваться. Я надеюсь, вам уже доложили, что я отправила ваш подарок куда подальше?

– Честно говоря, пока не доложили, – сказал Марат и разулыбался еще больше.

Еще смеет надо мной смеяться.

– Ну так будет вам известно, что ваш ценный дар я отправила обратно, – заявила я ему тоном властвующей королевы, не нуждающейся в подачках своих вассалов. – Мне не нужна ваша машина. И ничего другого от вас не нужно. И в конце концов, зарубите себе на носу: любовь не купишь.

Минутное молчание.

– Так вы отказались от подаренной машины? – удивился он.

Ну наконец-то до него дошло.

– А вас это удивляет? Мне не нужно ничьих подачек, понятно? Меня не нужно покупать. Я лучше уж пешком буду ходить, чем буду обязана мужчине, – говорила я, почти не глядя на Марата, упиваясь собственными словами и гордостью за свой великий поступок.

Мое самолюбование прервал громкий хохот. Я вернулась на землю и обнаружила на ней смеющегося Марата. Он хохотал так громко и самозабвенно, что меня на какое-то время парализовало. Я просто стояла и тупо смотрела на его искаженное от смеха лицо. В чем дело? С размаха отвешиваю ему оплеуху. Почти плачу от злости. Марат каменеет. Молча смотрит на меня, держится за щеку, а потом обнимает меня и снова хохочет мне в плечо:

– Кэтти, простите меня.

То-то же.

– Я надеюсь, вы меня поняли, – снисхожу до ответа я.

– Да, я понял. Поэтому простите меня, Кэт.