Танец на закате - Лаура Эллиот Страница 17

— Русалка, послушай, если тебе так нужны те вещи, которые в твоей сумке, обещаю, что куплю тебе все это в лучших магазинах Катманду. Только сейчас будет лучше оставить ее здесь.

— Нет, — упрямилась она.

— Почему, Русалка? Ты что, не сможешь пережить день без своих любимых нарядов?

— Это совсем не наряды, Куку. Это деньги, — сказала она.

— Но ведь ты говорила, что у тебя нет денег? Помнишь?

— Помню. Я врала. А ты бы признался первому встречному, что у тебя с собой полмиллиона непальских рупий?

— Полмиллиона? — У Энди раскрылся рот.

— Да. Но это не мои деньги, — спокойно сказала она.

— А чьи они? Чьи эти… полмиллиона? — Энди произнес эту цифру с большим сомнением.

— Это деньги непальских крестьян.

— Каких крестьян, Русалка?

— Бедных.

Энди сел на диван и взялся за голову.

— Извини, но я ничего не понимаю.

Она подсела к нему и стала гладить по плечу.

— Ну не злись, Куку. Я потом тебе все объясню. Клянусь, расскажу тебе всю правду.

— Значит, все, что ты говорила до сих пор, было ложью?

— Нет. Просто я не все тебе рассказала.

Он резко повернулся к ней.

— Признайся, ты украла эти деньги? У Пьера?

Она опустила голову.

— Куку, сейчас не время говорить об этом. Потом…

— Нет. — Он взял ее за плечи. — Ты расскажешь мне все сейчас. Иначе — никакой операции «Фантомас».

Она обиженно тряхнула головой.

— Ты опять мне не веришь, Куку. И мы сейчас сидим здесь и теряем время.

— Потому что ты опять врешь! Говори правду! — потребовал он.

Она вздохнула.

— Ну ладно… Да, я украла эти деньги у Пьера, потому что решила ему помешать. Он собирался купить на них очередную партию наркотиков, чтобы переправить в Голландию. А я эти денежки у него сперла. Когда уходила, незаметно переложила их из его сумки в свою. Вот и все.

— Наверняка ты сделала это из-за ревности? Тебя достало то, что он подкатывал к той американке? — Энди сузил глаза.

— Что ты мелешь, Куку? Причем здесь та курица? Было бы к кому ревновать! — возмутилась она. — Я просто решила помешать его грязному бизнесу. Он ведь торгует наркотиками, эксплуатирует бедных, наживается на людских слабостях, развращает слабовольных. И его партнеры такие же негодяи: и в Непале, и на Таиланде, и в Индии… Они эксплуатируют бедных, платят им копейки, а сами наживаются… Я теперь все про них знаю…

— И поэтому ты решила наказать их и восстановить справедливость?

— А почему нет?

— Тогда почему не обратилась в полицию?

Она усмехнулась.

— Ты наивный или только притворяешься, Куку? Они ведь все заодно, все подкуплены, все на этом нагревают руки. Я им не верю.

— И что ты собираешься делать с этими деньгами, Русалка?

— Как что? — обиделась она. — Я ведь уже сказала: это деньги непальских крестьян. Я их раздаю бедным. Между прочим, уже половину раздала, а на себя не потратила ни копейки!

У Энди опять только рот раскрылся, но слов не нашлось. Теперь понятно, почему Пьер охотится за ней. История оказалась намного хуже, чем он думал.

— Ну вот, Куку, я все тебе рассказала. Итак, ты со мной или против меня? — спросила она дрогнувшим голосом.

Энди не знал. Ему нужно было подумать, чем он и занялся.

Итак, что же делать? Конечно, наказать подлого наркоторговца Пьера — дело благородное. Но можно ли ей верить? Может, она снова лжет, и в сумке не деньги, а…

— Покажи мне эти деньги, — сурово потребовал он.

Она усмехнулась.

— Ты не веришь мне, Куку? Ладно, покажу. Только не смей зариться на них. Ни ты, ни я не имеем права пользоваться этими деньгами. Они предназначены для бедных, иначе я бы никогда не смогла их стащить. Клянусь. Ты видел, как живут непальские крестьяне в отдаленных деревушках? В тех жалких закопченных лачугах, питаясь рисом, кукурузой и жиденькой чечевичной похлебкой, от которой еще больше хочется кушать? Ты видел их детей, которые с одиннадцати лет, вместо того, чтобы ходить в школу, вынуждены наниматься в богатые семьи слугами, чтобы заработать пару сотен рупий в месяц и помочь родителям растить маленьких братьев и сестер? Ты видел все это, Куку? — Она вскочила и, упершись кулачками в бока, уставилась на него.

Энди печально кивнул. Конечно, он все это видел. Он сам часто, путешествуя, часто останавливался не в гостинице, а в бедной семье, чтобы поддержать их материально. И всегда был щедр, с горечью осознавая, что ничем больше помочь им не может.

— А теперь смотри! — Она распахнула перед ним сумку, вышвырнула из нее какую-то одежду и, наконец, достала пачку купюр. — Вот они, эти деньги, которые Пьер за два-три месяца умножит в десять раз и потратит на свои прихоти! И на эти же деньги сотни бедных непальцев смогут чуть получше жить: хоть какое-то время нормально питаться, утеплить лачугу, отправить ребенка в школу, купить вещи… Много чего смогут. Я не права?

Энди глубоко вздохнул.

— Права. Только ведь они не помогут всем…

— А разве даже временная помощь не важна?

— Важна, — согласился он.

— Ну что? Что ты скажешь теперь, Куку? Я не права, что стащила эти деньги у мерзавца Пьера и раздаю бедным?

— Права, — снова согласился он. — А как ты их раздаешь?

— А очень просто: брожу по деревням, замечаю самые жалкие лачуги. Потом выбираю момент, чтобы незаметно подбросить в них пачку денег. А потом стараюсь как можно быстрее смыться, чтобы никто меня не засек. Пусть думают, что это им Бог послал. Между прочим, в каждой пачке по десять тысяч. Неплохо, правда?

Энди кивнул и уставился на нее. Вот тебе и Русалка… А может, и вправду через нее Бог посылает этим людям помощь? Может, то, что с точки зрения человеческого закона выглядит преступлением, совсем не преступление на другом уровне, там, где законы устанавливают сострадание и любовь?

Энди в очередной раз глубоко вздохнул.

— Ты добрая и благородная душа, Русалка, — сказал он, растрогавшись. — И наверно, то, что ты делаешь, правильно. И я, конечно, с тобой.

Она застегнула сумку и улыбнулась.

— Я знала, что ты меня не осудишь. Ну что, пошли?

Энди бегло глянул на часы. Поднял с полу свой рюкзак.

— Да, пора… Тогда позволь мне нести твою ношу?

— Прошу…

Он засунул в ее сумку свой рюкзак, а потом, продев руки в ручки сумки, взвалил ее как рюкзак на спину и направился к двери. У двери оба в нерешительности остановились.