Любовь до востребования - Елена Булганова Страница 17

Валя на миг застыла на месте, дернулась, оглянулась. Но ответила:

— Нет, мамочка, я потом, в другой раз зайду.

Она действительно через неделю зашла к соседке Громовых. Та не узнала ее, настороженно осмотрела с головы до ног:

— Не пойму, к кому вы пришли, девушка: к сыну или к матери?

— Я обоих хотела повидать. Вы разве меня не помните? Я еще к Елене Захаровне в больницу ходила.

— А, так вот вы кто! — Лицо женщины потеплело. — Что ж вы раньше не пришли? Уже полгода, как никто здесь не живет.

— Где же они?

— Елена Захаровна недолго протянула после больницы, — торжественно и скорбно проговорила соседка. — Но сына дождалась, и полгода они прожили в счастье. А потом уж он ее похоронил. И кажется, через месяц… нет, на сорок дней еще здесь он был. А потом уехал. Занес мне ключ, попрощался, но вот куда, на сколько, — ничего не сказал. Обнял меня — и уехал.

— А писем от него не было?

— Нет, милая. Может, и пишет кому, да точно не мне.

Валя шла через двор и думала о последних словах женщины. «Может, и пишет кому». А вдруг он ей написал, только она, глупая, уже два года не заходит на почту?

Она решила прямо сейчас проверить свою догадку. Прошла мимо дома, свернула к почте. И с колотящимся сердцем подошла к барьеру.

За стеклом теперь сидели сплошь молоденькие девчонки. Валя даже испугалась сперва, но потом заметила седую как лунь голову тети Фатимы, низко склонившуюся над бумагами. Валя подошла к ней, окликнула. Та сперва уставилась на нее равнодушным, неузнающим взглядом. Потом сухие губы ее сжались в подобие улыбки.

— О, Валечка, детка! Уж не думала, что еще тебя увижу. Как родные твои, как сынок?

— Все хорошо, тетя Фатима, — торопливо ответила Валя. — Скажите, пожалуйста, мне письма больше не приходили?

— Письма? Какие письма? — Что-то похожее на испуг мелькнуло в глубине агатовых глаз. — Ты разве еще с кем-то завела переписку?

— Да нет, все от того же человека, и на ту же фамилию.

— Ах, эти письма? Нет, не было больше ни одного.

— Спасибо, — разочарованно проговорила Валя. — Ну, я тогда пойду, наверное.

— Иди, иди, Валечка.

Валя вышла из здания почты и даже отошла от нее шагов на десять. А потом собралась с мыслями — и бегом вернулась обратно.

— Тетя Фатима, — зашептала она, низко наклоняясь над барьером. — Ну почему вы меня обманываете? Я же догадалась по вашему виду, что письмо все-таки было.

Тетя Фатима гордо вскинула голову, глаза ее сверкнули, губы задрожали. Голос зазвучал непривычно резко, гортанно.

— Ты зачем меня во лжи обвиняешь? Может, и было что. А зачем я тебе это письмо отдавать стану, если на нем не твоя фамилия стоит?

— Ну, тетя Фатима, как же так…

— Иди, иди отсюда, девчонка! Обидела старуху.

— Тетя Фатима, ну простите, прошу вас, — взмолилась до слез огорченная Валя. — Это я сдуру сказала. Я просто не понимаю, почему вы не хотите отдать мне письмо. Ведь вы раньше звонили, даже искали меня.

— Раньше другое дело было, — уже прежним голосом изрекла старуха.

— Ну а что изменилось-то, а?

— А то изменилось, что последнее письмо из дурного места пришло.

— Почему вы так думаете? — поразилась Валя.

— А что тут думать? Номер зоны вместо обратного адреса. Уж я такие повидала.

— Ну, в конце концов, и что с того, что письмо из зоны? Почему нельзя мне его отдать?

— Да потому, что нельзя молодой женщине такие письма читать, — горячо зашептала тетя Фатима. — Разжалобит он тебя, напишешь ответ, потом еще. А потом приедет и убьет тебя, а мне отвечать? Зона человека в зверя превращает.

— Ну, не всех же…

— Ты меня послушай. — Тетя Фатима протянула руку, сухими, колючими пальцами больно вцепилась девушке в ладонь. — У меня тоже жених в тюрьме был. Писала ему, потому что жалела. А потом он оттуда вернулся: зверь, а не человек. Меня похитил, в логово свое утащил. Отец за мной пришел, — он отца убил. Пришлось мне бежать от него в Россию, всю жизнь среди чужих людей мучиться.

Девчонки вокруг побросали работу, вовсю таращились на странную сцену. Валя вдруг испугалась, что все это закончится скандалом. Она робко погладила старуху по руке, стараясь ее хоть как-то успокоить и смягчить.

— Тетя Фатима, вы все же отдайте мне письмо. Поймите, я должна узнать, что с ним случилось. Может, я и ответа писать не стану. А потом, он ведь моего адреса все равно не знает.

Старуха сунула руку в глубь стола, потом швырнула перед Валей измятый залапанный конверт. Валюшка схватила его — и бросилась прочь с почты.

Укрывшись в чужом подъезде, чтобы не застукали глазастые соседи, Валя разорвала конверт и стала жадно читать, с трудом разбирая в полутьме знакомый почерк:

«Дорогая Галинка!

Пишу в надежде на ту же удачу, которая однажды так помогла мне. Я представляю, как в один прекрасный день ты зайдешь на почту, и это письмо окажется в твоих руках. Возможно, обратный адрес на конверте испугает и озадачит тебя. А может, в нашем маленьком городе уже известно, что я оказался за решеткой.

Как же не хочется, чтобы ты сочла меня злодеем. Не знаю, сумею ли тебе объяснить, что произошло. Галя, я убил человека. Сделал это совершенно осознанно, долго к этому готовился. Этот человек виновен в смерти других людей, куда более достойных, чем он. Из-за него в сорок пять лет умерла моя мать. Из-за него умер мой друг, совсем молодой парень, с которым мы бежали из чеченского плена. Он болел целый год, а когда, наконец, дождался медицинской помощи, оказалось слишком поздно. Возможно, на счету этого человека немало загубленных жизней. Это мой бывший командир, который продал нас чеченцам.

С самого освобождения я добивался того, чтобы этот человек был наказан должным образом. Но он словно каменной стеной отгородился, ничто его не брало. Вот тогда я стал подумывать о том, чтобы наказать его. Но пока была жива мама, у меня были связаны руки. Я никогда не причинил бы ей нового горя. Но она умерла, и я начал действовать. Все оказалось не так уж трудно. После осуществления мести я сам сдался властям.

Галинка, может, ты думаешь, что теперь я стал каким-то другим, неизвестным тебе и страшным человеком. Нет, я все такой же, ничего во мне не изменилось. И я по-прежнему люблю тебя. Теперь уже могу спокойно сказать тебе об этом. Меня ждут долгие годы заключения, и едва ли когда-нибудь я вернусь в наш маленький городок. Прими это признание без тревог и опасений.

За меня, Галчонок, ты даже не думай волноваться. Ко мне здесь относятся хорошо, нет тех ужасов, о которых любят рассказывать незнающие люди. Знаешь, мне, может, сейчас в тюрьме даже легче, чем на воле после смерти матери. Я спокоен за себя, знаю, что тут я точно не сопьюсь и не опущусь. Я работаю, занимаюсь самообразованием и не забиваю себе голову всякими пустыми мечтаниями.