Рабыня Вавилона - Джулия Стоун Страница 17

На северо-восток от дворца, внутри обводной стены, вблизи Ворот Иштар, возвышалась сводчатая постройка. Над сводами располагались террасы, сложенные из обожженного кирпича. Это был сад, где росли тропические деревья и растения, дававшие тень и прохладу.

Царь повелел возвести это чудо для своей супруги, родом из горной местности, и этот сад над сводами, словно висящий в воздухе, должен был потешить ее скуку. Это действительно было чудо строительного искусства.

Прямо над дворцом, над его укреплениями и плоскими крышами, висела луна. Белый диск наливался светом; этот призрачный свет стекал вниз, как молочная река, и Большой дворец начинал робко светиться.

Навуходоносор снова не мог спать. Его жизнь вдруг окрасилась в дымку, в таинственное серебро. Быть может, это было связано с возрастом. Он не знал.

В лунном свечении белела пена гардений, цветка изящества, достоинства и искренности. Он ловил ароматы кориандра, жасмина. Капли росы лежали на цветах, пахло сырой землей. Сад едва светился, а тени были подобны хлопьям мрака.

Он всегда был на виду многих глаз, но на самом деле — одинок. В нем все чаще пробуждалось желание одиночества настоящего, желания общения с собой.

Навуходоносор стоял на террасе, у самого ее края, заложив руки за спину. Ладони были горячи, жгли, и он прятал их от себя самого. Луна сходила с ума. Он шептал:

— В Вавилоне, моем избранном городе, который я люблю, я построил дворец, изумляющий людей, узы объединения страны. Серебро, золото, драгоценные камни, все добро, украшение величия собрал я в нем, сделал вместилищем царских сокровищ. Я срубил для его крыши могучие кедры, ворота сделал из кедрового дерева, обитого медью. Могущество — тяжкое бремя. Как лев страдает от насекомых, так и я ~ от проклятых врагов моих.

Он вздохнул и отвернулся от луны. Восточные ароматы окутывали его, как туман. Он пошел вглубь террасы. За ним, держась в тени, двинулся гвардеец. Навуходоносор тосковал о своем сыне. Его отеческие чувства были столь же уязвимы, сколь незыблема его власть. Авель-Мардука он поставил во главе войска, дал ему большие полномочия.

Теперь войска находились в стране хеттов, на Галисе, впадавшем в Бурное море. Вавилон, господин Месопотамии, победивший извечного врага своего — Ассирию, равный Египту, не мог мириться с непокорными племенами.

Он думал о сыне. Этот человек, полный энергии, мог постоять за себя и государство. И все же, Навуходоносору хотелось заслонить его своими руками. Он ощутил холод жрецов, как только объявил Авель-Мардука своим преемником и наследником. Какая-то тайная война велась против него, он это чувствовал, но пока не за что было зацепиться, чтобы начать разматывать, разбрасывать этот клубок змей.

Он уловил за спиной поступь гвардейца, запах, присущий только воинам. И тело его сына пахнет так же — железом и ветром.

Взгляд вернулся к луне, и царь представил лагерь, окруженный валом и башнями, палатки для солдат, воды чужой реки в лунном свете, как кипящее серебро, и черные отражения берега.

Войско Навуходоносора состояло из наемников, что прибывали из разных областей Месопотамии, горных районов и отдаленных стран. Он хорошо платил своим воинам, а они служили, отдавая свои жизни взамен.

Царь обычно сам выступал в поход, был верховным командующим армии. Но пришло время передать такие полномочия наследнику, как сделал когда-то его отец все с тем же намерением — укрепить молодую еще династию.

Адапа проснулся внезапно, точно от удара. Первое, что он почувствовал, — испуг, неясное, леденящее предостережение. В окно ярко светила луна. Белый пыльный столб делил комнату под острым углом на две темные части. И, глядя в это космическое сияние, он не мог различить противоположного угла.

Адапа растер ладонями лицо. От чего проснулся, он так и не понял. Было душно. Льняная сорочка прилипла к спине. Он скинул ее. Ночь несла в своем шлейфе горячие ароматы востока. И он вдыхал это все; это волнение, эту накатившую вдруг бессонницу, запах своего пота, похожего на теплую росу под ладонью.

Он вздохнул и поднялся. Было приятно стоять босыми ногами на глиняном полу. Оглянулся на окно, где почти в самом центре застыл яркий диск с мордой дракона, и вышел.

В коридоре было темно, но он знал здесь все, каждую деталь, и медленно шел, заложив руки за спину, слившись с темнотой, погруженный в мысли, все те же мысли, что томили его, и выхода он не видел.

Остановился в узком переходе со стертыми ступенями. Точно вход в пещеру, зияла распахнутая дверь. Оттуда, из мрака, тянуло сухим теплом не до конца остывшего очага, слабыми запахами кухни.

Адапа вошел. Ощупывая в темноте кухонную утварь, он нашел-таки кувшин с водой. Только теперь понял, как сильно хочет пить. Чистая влага втекала в горло, и он, не спеша, затяжными глотками, пил, теплую сладковатую воду.