Три дня на расплату - Татьяна Исмайлова Страница 17

Переживать Александр стал через два месяца, когда Лариса сообщила ему, что забеременела. Он любил Ольгу и знал, что без нее ему будет плохо. Но уже любил и то маленькое существо, которое все активнее давало о себе знать в чреве другой женщины.

Ольга побледнела, когда он рассказал ей о беременности Ларисы. Закурила, сигарета мелко дрожала в ее пальцах.

— Давай, Шурик, не мучить друг друга, лучше все решить сразу. Своих детей у меня не будет. Даже если мы усыновим, как хотели, ребенка, он все равно останется чужим для тебя, ты все равно втайне, скрывая это от меня и от всех, будешь мечтать о своем. А я, зная об этом, вечно буду чувствовать себя ущербной. Лариска, конечно, подружка-стерва, но матерью будет прекрасной. У них в семье пятеро детей было, она тебе не меньше родит. И давай обойдемся без лишних разговоров на эту тему, долгих расставаний, не нужных теперь никому раскаяний и так далее.

Когда вечером он вернулся с работы, Ольга уже уложила его вещи и попросила уйти немедленно.

— Мне тоже, Шурик, нелегко. Но давай расстанемся сразу, чтобы сохранить все то хорошее, что было меж нами. Если ты останешься, я тебя возненавижу. Я тебя просто убью.

Он бросился к ней, она резко вытянула, как огородилась, вперед руку:

— Все, все! Все, Шурик! Ты очень хороший человек. Я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо. — Вытерла слезы, улыбнулась. — Только попробуй не быть счастливым!

Вот он и пробует. Едва выкормив Ирочку грудью, Лариса тут же забеременела вновь. Матерью она, как и говорила Ольга, стала замечательной.

И жена хорошая — внимательная, нежная, готовит вкусно, дом в чистоте идеальной. И внешне Ларка выглядит хорошо, подряд две беременности совершенно не испортили ее. Наоборот, она расцвела, налилась женской прелестью, будто лампочка внутри нее зажглась, высветив по-новому глубину глаз, пухлость губ, матовость кожи.

Смеляков привык к ней и полюбил — он не мог не любить мать своих детей. Но не разлюбил и Ольгу. Скучал по ней. Иногда так сильно, что просыпался в ночи и долго ворочался, не в силах уснуть. И даже когда Ольга сошлась с Коноваловым, крестным отцом Илюшки, и стала часто забегать к ним, тревожные сны, наполненные запахом ее волос, мучили все так же остро.

В кухню возвратилась Лариса.

— Отвалился сразу, как пиявка. Дрыхнет вовсю и губами шлепает. Такой смешной! Пора и тебе, Санек, бай-бай, — она громко зевнула, — первый час уже.

Он долго не мог заснуть. Вспоминал, как Ольга, когда они ехали в Поповку, дословно, пытаясь передать даже интонацию, несколько раз пересказывала ему телефонный разговор. Какой же змеиный клубок она разворошила?

Он не хотел себе признаться, но, похоже, догадывался какой. Не надо было рассказывать сегодня Ольге о том, что в камере повесился Леонид Ляхов. Может быть, она кому-то проговорилась об этом и, как всегда, высказала кучу предположений, одно из которых попало в точку?

Убийца Шерсткова Леонид Ляхов написал предсмертную записку в ночь на сороковой день смерти Андрея. Он просил прощения у всех и у бога за совершенный поступок, писал, что Андрей приходит к нему каждую ночь с вопросом «Зачем ты убил меня?» и нет больше сил выносить такую муку.

Почерк был его, Ляхова. Но кто ж так сильно избил его перед смертью, словно заставлял сделать то, что очень Ляхову не хотелось?

На шее его обнаружены две полосы. Или Ляхов вешался дважды и первый раз каким-то чудом успел разжать затянувшуюся намертво петлю, или, что скорее всего, его задушили, а потом подвесили к решетке окна.

Из двадцати с лишним человек, бывших в ту ночь в камере, все как один крепко спали — никто ничего не видел и не слышал.

Смеляков поправил подушку. Не спалось. Генерал сегодня вернулся из областной администрации явно не в духе. Это Александр почувствовал, как только вошел в кабинет Сергеева.

Начальник областного УВД чертил остро отточенным карандашом в блокноте, долго молчал, не отрывая глаз от густой ретуши, покрывшей лист почти до конца.

— Значит, так, — наконец загудел генеральский бас, — завтра на 12 часов дня собирай пресс-конференцию. Доложишь своим друзьям-журналистам, что дело об убийстве Шерсткова Андрея Васильевича мы закрываем. Убийца был оперативно арестован. В совершенном преступлении сознался. Ляхов Леонид Григорьевич, по профессии фотограф, убийство совершил, не совладав с завистью к своему удачливому коллеге. Раскаялся. Решил наказать себя лично через повешение. Ксерокопию предсмертной записки можешь раздать.

Сергеев поднял глаза, взгляд из-под набухших век был тяжелым.

— Выполняй. Больше не задерживаю.

Александр был у двери, когда генеральский бас заставил его остановиться.

— Ты, Саша, в однокомнатной квартире живешь? Губернатор обещал выделить для управления пять квартир в доме на Лесной.

В глазах обернувшегося Смелякова, по-видимому, было такое изумление, что генерал, на лице которого вдруг выступили красные пятна, хотел что-то добавить, но подавился кашлем и нетерпеливо махнул рукой — иди, мол.

…Александр осторожно натянул на плечи жены легкое одеяло: июньские ночи прохладные. Надо спать — завтра тяжелый день.

* * *

Люсьен щебетала без умолку. Слушая ее, Анна листала со вкусом изданный художественный альбом с фотографиями Андрея Шерсткова. Его подарили Люсьен после сегодняшнего посещения святого источника. Это был, видимо, один из первых альбомов фотомастера. Больше ста прекрасно выполненных работ запечатлели не только красоты Осторжевки. Здесь были фотографии кафедрального собора и множества церквей, крестного хода; выделялись снимки с верующими во время богослужения. Несколько фотоснимков зафиксировали встречу православных с патриархом.

— О, Анна, — Люсьен выключила фен, распушила рукой еще чуть влажные после душа густые волосы, — там действительно святое место. Мне рассказывали, сколько людей оставили там свои болезни. Ты не поверишь, но в один специальный зимний день, когда мороз двадцать градусов — и больше бывает! — люди купаются там. Прямо среди льда! И никто, ни один человек не заболел! Мы специально подождали время, когда звонят колокола, — это незабываемо. Я пожалела, что ты не увидела и не услышала всю эту прелесть.

Анна закрыла альбом. Люсьен теперь рассказывала, чем кормили ее в обед и на ужин, она так красочно расписывала, какой ее угощали рыбой и как необыкновенно вкусно было приготовлено мясо с грибами, какой аппетитный молочный поросенок украшал стол и что за чудо были маленькие пирожки с печенью и тушеной капустой, что у Анны проснулся зверский аппетит. Она увлекла полную впечатлений Люсьен на кухню, бросила в микроволновку увесистый кусок ветчины, добавила пару взбитых яиц, нашла банку с маринованными грибами и, с жадностью поедая все это, прерывала болтовню Люсьен наводящими вопросами.

Люсьен отлично справилась со всем, что ей предстояло сегодня сделать. На фабрике она слушала и смотрела, не задавая вопросов. Все, что надо по делу, Анна уточнит завтра сама. Остальная программа не требовала от Люсьен больших усилий. Люди, которые ее окружали весь день, были внимательны, предупредительны и понравились все без исключения. А директор фабрики просто очаровал.