Безжалостный распутник - Барбара Картленд Страница 17

— Пейте, отец, — сказала она, — раз уж вы купили это, то надо допивать.

Ее отец поднес бокал к губам, а затем заговорил еле слышно, как будто разговаривал сам с собой:

— Я видел камеры для должников в Ньюгетской тюрьме, темные, вонючие, мерзкие. Я до сих пор помню это жуткое зловоние. — Сделав глоток, он продолжил: — Заключенные там похожи на диких зверей. Их крики эхом разносятся по длинным коридорам, они дерутся за еду так, будто умирают от голода. Разве я вынесу такие условия, разве переживу подобное моральное падение?

В его словах прозвучал нескрываемый страх.

— Будем надеяться, что все образуется, отец, — предположила Сиринга. — Возможно, благодаря торгам нам удастся оплатить долги.

Увы, произнося эти слова, она прекрасно понимала, что надежда эта тщетна. Разве можно было, продав дом и мебель, покрыть их огромный долг?

— Как же я выживу в Ньюгете? — спросил сэр Хью дрожащим голосом и сделал еще глоток. — Тюремная лихорадка убивает по нескольку сотен человек в год. У меня нет денег, чтобы заплатить за приличную камеру, и я буду вынужден тесниться вместе с другими заключенными, как животные в хлеву!

— Не надо мучить себя, отец! — взмолилась Сиринга. — Кто знает, вдруг кредиторы дадут нам отсрочку!

— А что станет с тобой? — как будто не слыша ее, спросил сэр Хью. — Что же я наделал, Сиринга?!

— Поздно тревожиться об этом, отец.

— Что бы сказала твоя мать, если бы увидела, что наше имущество уходит с молотка и наш дом достанется чужим людям?

Голос отца был полон отчаяния. Сиринга встала на ноги.

— Садитесь, отец, — предложила она. — Уже поздно что-либо менять.

— Что происходит? — спросил сэр Хью. — Я должен знать, что происходит! Пошли, Сиринга, мы должны видеть, как продают наши вещи!

— Нет, отец, не надо! — взмолилась девушка.

Не обращая внимания на ее протесты, он взял ее за руку и потащил за собой. Пройдя через вестибюль, они вошли в столовую, где проводились торги.

В дверях стояло то самое кресло, на котором только что сидел сэр Хью. Рядом стояло другое, видимо проданное раньше. По-прежнему держа дочь за руку, сэр Хью опустился в него и заставил Сирингу сесть в соседнее кресло.

Человек в белом фартуке держал перед собой картину в раме. На ней был изображен всадник на белой лошади. В детстве Сиринга обожала эту картину и могла рассматривать ее часами.

— Пять гиней за эту картину! — объявил аукционист. — Пять гиней… шесть… семь… восемь… Восемь гиней раз! Кто больше? Желаете больше восьми гиней, сэр?

Человек, к которому он обращался, отрицательно покачал головой.

— Восемь гиней! Это дешево, джентльмены! Кто больше?

— Девять гиней! — крикнул кто-то из задних рядов.

Сиринга не видела говорившего, потому что в комнату набилось так много людей, что часть присутствующих стояла.

— Девять гиней! — объявил аукционист. — Кто больше? Продано вон тому джентльмену! — пояснил он сидевшему рядом с ним помощнику.

Торги уже почти закончились, подумала Сиринга.

Ковры и мебель были проданы, остался лишь садовый инвентарь — деревянная скамейка, на которой она часто сидела с матерью, и тачка.

Почти все вещи ушли за весьма скромные суммы, и лишь некоторые удалось продать с большей выгодой. Их покупал один и тот же человек с последнего ряда.

— А теперь мы подходим, пожалуй, к самому ценному лоту нашего списка, — сообщил присутствующим аукционист. — Насколько мне известно, именно его ожидают несколько собравшихся здесь джентльменов.

Он улыбнулся, обнажив крупные вставные зубы. Сиринга же сжала руки, чувствуя, что ей стало трудно дышать.

— Этот лот мы не смогли принести в зал, — игриво продолжил аукционист, — но я уверен, что вы уже видели его у входа в дом. Это чистопородный конь. Пятилетний жеребец. Приученный к седлу, привыкший возить женщин, причем весьма хорошеньких. — Улыбнувшись собственной шутке, он продолжил: — На продажу выставляется конь шестнадцати ладоней в холке, абсолютно здоровый. Кто согласен купить его за шестьдесят гиней?

Все молчали.

— Называйте вашу цену, джентльмены!

— Тридцать! — предложил какой-то скупердяй.

— Это смешно! — воскликнул аукционист. — Ну хорошо, тридцать гиней! Сорок! Пятьдесят! Шестьдесят! Семьдесят предлагает этот джентльмен! Семьдесят! Кто больше? Цена просто смехотворная. На местной лошадиной ярмарке цены гораздо выше, уверяю вас. — Сделав паузу, аукционист оглядел присутствующих. — Семьдесят гиней за превосходного коня в расцвете сил, спокойное, покорное, привычное к дамскому седлу животное, способное носить под собой джентльмена весь день, когда тот отправится на охоту, не выказывая признаков усталости! Семьдесят гиней, кто больше?

— Семьдесят пять! — предложил кто-то.

Сиринга бросила взгляд на собравшихся и увидела, что эту цену назвал фермер, которого она недолюбливала и которого всегда подозревала в жестоком отношении к собственным лошадям, а также к батракам.

Только не он, мысленно взмолилась она, только не он!

— Семьдесят пять гиней! — объявил аукционист. — Кто больше? Отлично, семьдесят пять раз!..

«Я это не вынесу, — подумала Сиринга. — Не переживу, если Меркурий попадет к нему».

— Сто гиней! — неожиданно раздался голос из задних рядов. Присутствующие все как один ахнули и повернулись в сторону покупателя.

— Благодарю вас, сэр! — произнес аукционист. — Огромное вам спасибо. Сто гиней! Кто больше? Нет желающих? Продано!

Сиринга, вытянув шею, пыталась разглядеть покупателя.

Голос был тот же самый, негромкий, но жесткий, это его обладатель давал самую высокую цену за их вещи. Сиринга так и не смогла рассмотреть его: мешала толпа, а она постеснялась встать.

«Я должна поговорить с ним, — подумала она. — Должна рассказать ему о Меркурии… попросить его обращаться с ним по-доброму».

Она вновь посмотрела в зал.

— Таким образом, торги объявляются закрытыми! — объявил аукционист.

— Сколько? Сколько всего денег?

Этот голос прозвучал откуда-то из глубины помещения и тут же был подхвачен остальными присутствующими.

— Да, да! Назовите нам общую сумму!

— Какая же выручка?

В этих вопросах чувствовалась недоброжелательность. Аукционист наклонился к помощнику, и они о чем-то шепотом посовещались.

— Это противоречит правилам, джентльмены, — ответил он. — Я еще не сообщил сумму вырученных денег прежнему владельцу вещей.

С этими словами он выразительно посмотрел на сэра Хью.

— Ну так скажите ему, — предложил кто-то. — Он же не настолько пьян или глух, чтобы не услышать вас!