Летний остров - Кристин Ханна Страница 17

Дин до сих пор помнил те споры. Они, конечно, велись вполголоса. В семействе Слоун не было принято говорить вслух о своих внутренних разногласиях. Дину запомнился свистящий шепот и многозначительные паузы. Он сидел тогда на верхней площадке лестницы, прижавшись к перилам так крепко, что на теле потом остались следы, и слушал, как старший брат умоляет мать разрешить им ходить в школу на острове.

Сначала мать решительно заявила, что это абсурд, но Эрик все убеждал и убеждал ее, пока она не устала спорить. Ребенком Эрик ire уступал матери в силе воли и в итоге победил. Тогда им казалось, что одержана важная победа, однако с возрастом они стали мудрее. Истина заключалась в том, что мать была настолько занята фирмой «Харкорт и сыновья», что дети мало ее интересовали. Конечно, время от времени она пыталась делать «правильные веши», как она это называла, например, заставила их перевестись в колледж Чоут, но в конце концов обычно оставляла их в покое.

Дин закрыл глаза и тут же открыл их, неожиданно услышав смех. Однако звук лишь почудился ему. Дину было горько сознавать, что болезнь послужила причиной, вынудившей его вернуться к брату, вернуться домой. Но еще сильнее он ненавидел свои нынешние чувства к Эрику. С годами они очень отдалились друг от друга, и виноват в этом был только он, Дин. Дин это понимал, но ничего не мог поделать.

Это произошло в одно на первый взгляд ничем не примечательное воскресенье. Дин к тому времени уехал с острова и ходил в школу. Сердце его было разбито и причиняло такую боль, что иногда он не мог вздохнуть. Эрик учился в Принстоне. Тогда они все еще оставались братьями и каждое воскресенье говорили по телефону, их разделяло только расстояние. Все изменил один телефонный звонок.

«Я влюбился… братишка, если ты стоишь, сядь… его зовут Чарли, он…»

Впоследствии Дин смог вспомнить только это, ничего больше. Каким-то образом в тот роковой, переломный момент его сознание заблокировалось. У него вдруг возникло ощущение, что его предали, что брат, которого он знал и любил, вдруг оказался незнакомцем.

Тогда Дин сказал Эрику все, что полагалось. Даже пребывая в растерянности, в шоке, он знал, чего от него ждут, и подчинился этим требованиям. Но оба чувствовали, что за словами скрывается ложь. Дин не знал, как быть честным, в какие слова можно облечь правду, чтобы она выглядела приемлемо. В то воскресенье у него возникло нелепое ощущение, что он потерял брата.

Возможно, если бы они тогда встретились, поговорили обо всем, их отношения сложились бы нормально. Но они оба были молоды, оба стояли на пороге жизни, целеустремленно глядя вперед, только в разные стороны. Отдалиться друг от друга было нетрудно. К тому времени когда Дин закончил Стэнфорд и поступил на работу в семейную фирму, было поздно начинать все сначала. Эрик переехал в Сиэтл и стал преподавать английский в средней школе. Он долго жил с Чарли, и только несколько лет назад Дин получил от брата короткое письмо, где тот сообщил, что Чарли проиграл борьбу со СПИДом.

Дин тогда послал цветы и маленькую открытку. Он хотел позвонить и даже несколько раз снимал трубку, но всякий раз спрашивал себя, что он может сказать, и не находил слов.

Дин отвернулся от воды и побрел по причалу. На вершину песчаного обрыва вели ступеньки, сделанные из половинок бревен. Лестница была довольно крут и, поднявшись на самый верх, Дин запыхался.

Длинный викторианский дом выглядел точно так же, каким Дин его запомнил: дощатая, чуть розоватая, обшивка крыши с крутыми скатами и изящной резной отделкой, похожей на кружево. Столбики веранды увиты разросшимся клематисом, свисающим петлями с карниза. Лужайка по-прежнему ровная и зеленая, как сукно. Пышно цветут розы, из года в год их удобряют и подрезают.

О такой статье расходов, как содержание дома, мать никогда не забывала. Все ее обиталища содержались в порядке, но за этим ухаживали особенно тщательно. Мать догадывалась, что Эрик иногда приезжает сюда с «этим мужчиной», и не желала давать повод для упреков по поводу состояния дома.

Дин направился к дому, пригибаясь пол раскидистыми ветвями старого земляничного дерева. Вдруг он заметил краем глаза что-то серебристое, оглянулся и сразу понял, что это было.

Качели — забытые и поржавевшие. Ветерок с моря качнул сиденья, цепочки звякнули. Вид качелей напомнил Дину о том, о чем он вспоминать не хотел.

Руби… Она стояла на этом самом месте, прислонившись к металлическому столбу опоры и скрестив руки на груди. Именно тогда, в ту самую секунду, Дин понял, что его лучший друг — девочка.

Он шагнул к ней.

— Что, — спросила Руби смеясь, — у меня на щеке пятно?

Дин внезапно понял, что любит ее. Ему захотелось сказать ей о своей любви, но в тот год у него ломался голос Дин боялся, что голос прозвучит по-девчоночьи, и вместо этого поцеловал Руби. Для обоих это был первый поцелуй. С тех пор всякий раз, когда Дин целовал женщину, ему не хватало запаха моря. Он отвернулся от качелей и, не оглядываясь, зашагал к дому. У входа он помедлил, набрался храбрости, изобразил улыбку и только потом постучал в дверь.

Дверь распахнулась, на пороге возникла Лотти. Старая нянька раскинула пухлые руки:

— Дин!

Он переступил порог и оказался в объятиях, которые помнил с детства. От Лотти, как и раньше, пахло лимоном и мылом «Айвори». Он не видел ее больше десяти лет, но за это время Лотти почти не постарела. Седых волос, конечно, прибавилось, но она по-прежнему собирала их на затылке в узел размером с булочку. На ее румяном лице было на удивление мало морщин, зеленые глаза не потеряли своей яркости, это были глаза женщины, любящей жизнь.

Дин только сейчас осознал, как сильно но ней скучал. Когда-то Лотти взяли в дом кухаркой на лето, но постепенно она стала их постоянной нянькой. Своих детей у нее не было, и Эрик с Дином заменили ей сыновей. Она растила их все десять лет, что они провели на острове Лопес.

— Жаль, что я приехал не просто так, — сказал Дин.

Лотти посмотрела на него щурясь.

— Просто не верится, что прошло столько времени, кажется, только вчера я вытирала с твоей рожицы шоколад. — Она вздохнула. — Просто не верится.

Дин вслед за ней прошел через ярко освещенный холл в гостиную, где в большом камине уютно потрескивало пламя. Дом был заставлен мебелью, которую Дин помнил с детства. В гостиной помещались два бежевых дивана на резных деревянных ножках, между ними — овальный кофейный столик розового дерева. На его блестящей полированной поверхности стояла прекрасная ваза фирмы «Лалик».

Великолепно декорированная комната была выдержана в стиле, который никогда не стареет, потому что он вне времени. Каждая вещь свидетельствовала о безупречном вкусе хозяйки и ее неограниченном банковском счете.

Единственное, чего недоставало комнате, так это жизни. Детям не позволялось сидеть на роскошных диванах, на обюссонский ковер никогда ничего не проливали.